За все в ответе - Михаил Филиппович Шатров

можешь пять лет получать зарплату, ничего не делая»… Вот ведь какие дела-то. А вы увидели эти несчастные сто двадцать рублей, которые мне дали… Мы не такие, какими нас считает гражданин прокурор. Мы не хапуги, но и не кролики. Мы — колхозники! Колхоз — это жизнь. По крайней мере для нас. (Садясь.) Да и для вас тоже, полагаю…

В ь ю г и н. Мать честная…

Х а р и с о в а (поднимаясь). Еще слово… «Либеральничал»… (Кивнув на Сагадеева.) Да он за один брак, худую работу человека раздавить мог! Неужели мы такие простофили, дети малые? (Садится.)

Я к у б о в. Можно огласить один документ, потом задать вопрос?

Председательствующий, глянув на него, кивает.

Показание главного бухгалтера колхоза. В данное время он болен. (Читает.) «Я был против сохранения зарплаты за участниками поездки на Черное море. Сагадеев сделал мне внушение и сказал: «Ты в колхозе человек новый и не знаешь обстоятельства». Я ему заметил: «Обстоятельства везде одинаковые, и на беззаконие меня не толкай». Однако под давлением Сагадеева я подписал документы вторым. В чем раскаялся и помогал следствию». Харисова сама, видно, того не желая, проговорилась: Сагадеев мог раздавить человека. Кудашев, может, ты скажешь, как он с тобой обошелся, тебя искалечил?

К у д а ш е в. А тебе, собственно, какое дело?

П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й (мягко). Вопрос поставлен, пожалуйста, отвечайте.

Кудашев встает. Колхозники напряженно ждут, что он ответит.

З а к и р о в. Скажи как есть.

К у д а ш е в. Я тогда еще прорабом был. Поддался уговорам строителей — детишки, пожалей — и завысил объем работ. Оформил — не подкопаешься. Назавтра иду по полю — Сагадеев. «Ну как, — говорит, — идешь прямо или криво?» — «Прямо», — говорю. «Прямо?..» И ка-ак даст по шее! Я отлетел. Лежу, кровь из носа булькает, голову не могу поднять. А он сидит возле. «Я тебя, — слышу, — из утробы мамы твоей вытаскивал. Ты в поле родился — за неделю до войны; мы с отцом твоим покойным сено косили. Я тебя на руках в деревню понес. Потом выучили, колхозную стипендию платили, в люди вывели. А теперь мне — нож в спину. Мало других? Ты-то зачем? Хотя бы ради памяти…» Смотрю — весь бледный, губы дрожат… Пришел к строителям и заорал: «Сволочи, деньги на стол — или катитесь вон!» (Как-то раздумчиво.) После того у меня полгода голова дергалась, еле вылечился…

П е р в ы й  з а с е д а т е л ь. Ничего себе…

Я к у б о в. То-то и оно.

К у д а ш е в. Недавно я вычитал у Маркса: «Все подвергай сомнению». (Сел.)

Улин переводит взгляд на председательствующего, желая сказать что-то, но не успевает.

В т о р о й  з а с е д а т е л ь. У меня вопрос к Закирову.

Тень недовольства проходит по лицу Улина. Закиров встает.

Сколько вам было лет, когда вы стали секретарем парткома колхоза?

З а к и р о в. Двадцать два.

В т о р о й  з а с е д а т е л ь. Стали после чего?

З а к и р о в. После Тимирязевской академии.

В т о р о й  з а с е д а т е л ь. Теперь в том же колхозе… инженер-механик?

З а к и р о в. Пока да.

В ь ю г и н. Если хотите знать, он написал диссертацию. (Вставив слово, снова угас.)

В т о р о й  з а с е д а т е л ь. О чем? По какой теме?

З а к и р о в. По усовершенствованию топливной аппаратуры тракторов. Словом, по мотору.

В т о р о й  з а с е д а т е л ь. И защитили?

З а к и р о в. Только что рекомендовали к защите.

В т о р о й  з а с е д а т е л ь. Рекомендовал кто?

З а к и р о в. Кафедра Тимирязевской академии.

В т о р о й  з а с е д а т е л ь. Говоря о Сагадееве, вы обронили фразу: «Решил судьбу моего отца». В каком смысле?

Все кроме Баимова и Сагадеева смотрят на Закирова.

Пожалуйста, если можно.

З а к и р о в (ни к кому особенно не обращаясь, с тем же хладнокровием, ровным голосом). В пятьдесят втором году отец мой был начальником политотдела МТС… Как-то ехали вдвоем со вторым секретарем в район. В пути разговорились. Отец возьми и скажи: «Мы боимся быть зрячими и предпочитаем быть слепыми». Секретарь промолчал, а по приезде доложил первому. Созвали бюро. И слова отца истолковали так, что его исключили из партии, сняли с работы. Дело послали выше. Все остальное я узнал потом в обкоме партии. Дело поручили инструктору обкома — нынешнему подсудимому, Он просмотрел материал и сказал заведующему отделом: «Не вижу ничего крамольного». Тот опешил. «И шефу так доложим?» (Слегка подчеркнуто.) — «Доложим». Секретарь обкома выслушал и тоже опешил. «Может, ты и первому так скажешь?» — «Придется». Пошли.

Отдаленно грохочет гром.

Первый секретарь выслушал и спросил: «А ну, скажи, почему ты считаешь, что мы боимся быть зрячими и предпочитаем быть слепыми?»

В ь ю г и н. Ишь ты…

З а к и р о в. «Коммунисты, — отвечает наш герой, — имеют право критиковать самих себя. Если это неверно, надо перечеркнуть Устав партии. — И продолжает: — Этот начальник, видно, честный человек. Ехали они вдвоем, свидетелей нет, он мог сказать — клевета. Тогда досталось бы второму». Тут первый секретарь всех выгнал из кабинета… Скоро отца восстановили в партии и на работе. А могло повернуться совсем по-другому… Тогда Сагадееву не посчастливилось бы сидеть сегодня здесь.

Вьюгин криво усмехнулся. Председательствующий с какой-то новой приглядкой взглянул на Сагадеева, потом невольно посмотрел на Улина. Их взгляды встречаются.

У л и н (на этот раз его взгляд холоден и тверд). Разрешите?

Председательствующий кивает.

(Закирову.) Я должен напомнить — на суде побеждает не послужной список, не похвальные отзывы, а право, и только право. Речь идет о закулисной деятельности в сфере деловых отношений, искривлении политики в вопросе оплаты, точнее — об их следствии, о фактах нарушения закона. Только в этих рамках должно рассматриваться данное дело.

З а к и р о в (все поджидая подходящего момента, чтобы приступить к главному, о чем собирается сказать). Факты — свет лишь с одной стороны. Их не понять в отрыве от жизни… и от жизни самого человека. Случай, о котором я рассказал (Улину), по смыслу глубже «похвального отзыва». Не о том ли он говорит, что можно не склоняться в подобных ситуациях и все же остаться в живых?.. Никто у нас не мог противостоять — у себя — реформам-выкидышам, которые печенки проедали, «авторитетам», у которых бывало семь пятниц на неделе, — сей кукурузу, ликвидируй лошадей, личную скотину…

Неподалеку грохочет гром.

(Взглянул на Сагадеева.) Один он у нас смог, осмелился. Я испугался за него и стал умолять: давай свертывать подсобные — из-за них его собирались снимать. Тогда-то я понял…

В т о р о й  з а с е д а т е л ь. Что вы поняли?

З а к и р о в. Он осадил меня вопросом: «Чем мы выиграли войну? Только оружием? Нет, и отличной памятью! Было что вспоминать, чем дорожить. Почему крестьяне покидают землю? Мы успели отравить им память! (С чувством.) Надо расшатать ее, их больную память, и навязывать здоровую. Пока не поздно. Деньги нужны для этого! Чуда не жди». (Иным тоном.) Смелость — это еще не оригинальность. Она хороша, когда подталкивается тревогой… Так бы и сняли его тогда, но тут состоялся Пленум ЦК. Шестьдесят пятого года. Призыв к личной инициативе, экономическим методам управления… лучше применяться к