Из дома вышел человек… - Даниил Иванович Хармс

к двери, открыл их. Старухи с визгом ввалились в комнату и выпученными глазами уставились кто на Звякину, а кто на окровавленные куски, валявшиеся на полу. Доктор протолкался между старухами и ушел. Старухи кинулись к Звякиной. Звякина затихла и, видно, начала умирать. Юфлева стояла тут же, смотрела на Звякину и грызла семячки. Старуха Бяшечкина сказала: «Вот, Юфлева, когда ни будь и мы с тобой усопнем». Юфлева легнула Бяшечкину, но та во время успела отскочить в сторону.

– Пойдемте же, старухи! – сказала Бяшечкина. – Чего нам тут делать? Пусть Юфлева со Звякиной возится, а мы пойдемте мух бить.

И старухи двинулись из комнаты.

Юфлева, продолжая лузгать семячки, стояла посередине комнаты и смотрела на Звякину. Звякина затихла и лежала неподвижно. Может быть, она умерла.

Однако на этом автор заканчивает повествование, так как не может отискать своей чернильницы.

 21 июня 1940 года〈пятница〉

319

Победа Мышина

Мышину сказали: – «Эй, Мышин, вставай!»

Мышин сказал: «Не встану», – и продолжал лежать на полу.

Тогда к Мышину подошел Калугин и сказал: «Если ты, Мышин, не встанешь, я тебя заставлю встать». «Нет», – сказал Мышин, продолжая лежать на полу.

К Мышину подошла Селизнёва и сказала: «Вы, Мышин, вечно валяетесь на полу в корридоре и мешаете нам ходить взад и вперед».

«Мешал и буду мешать», – сказал Мышин.

– Ну, знаете, – сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал:

– Да чего тут долго разговаривать! Звоните в милицию.

Позвонили в милицию и вызвали милиционера.

Через пол часа пришёл милиционер с дворником.

– Чего у вас тут? – спросил милиционер.

– Полюбуйтесь, – сказал Коршунов, но его перебил Кулыгин и сказал:

– Вот. Этот гражданин все время лежит тут на полу и мешает нам ходить по корридору. Мы его и так и этак…

Но тут Кулыгина перебила Селизнёва и сказала:

– Мы его просили уйти, а он не уходит.

– Да, – сказал Коршунов.

Милиционер подошел к Мышину.

– Вы, гражданин, зачем тут лежите? – спросил милиционер.

– Отдыхаю, – сказал Мышин.

– Здесь, гражданин, отдыхать не годится, – сказал милиционер. – Вы где, гражданин, живете?

– Тут, – сказал Мышин.

– Где ваша комната? – спросил милиционер.

– Он прописан в нашей квартире, а комнаты не имеет, – сказал Кулыгин.

– Обождите, гражданин, – сказал милиционер, – я сейчас с ним говорю. Гражданин, где вы спите?

– Тут, – сказал Мышин.

– Позвольте, – сказал Коршунов, но его перебил Кулыгин и сказал:

– Он даже кровати не имеет и валяется прямо на голом полу.

– Они давно на него жалуются, – сказал дворник.

– Совершенно невозможно ходить по корридору, – сказала Селизнёва. – Я не могу вечно шагать через мужчину. А он нарочно ноги вытянет, да еще руки вытянет, да еще на спину ляжет и глядит. Я с работы усталая прихожу, мне отдых нужен.

– Присовокупляю, – сказал Коршунов, но его перебил Кулыгин и сказал:

– Он и ночью тут лежит. Об него в темноте все спотыкаются. Я через него одеяло свое разорвал.

Селизнёва сказала:

– У него вечно из кармана какие то гвозди вываливаются. Невозможно по корридору босой ходить, того и гляди ногу напоришь.

– Они давеча хотели его керосином поджечь, – сказал дворник.

– Мы его керосином облили, – сказал Коршунов, но его перебил Кулыгин и сказал:

– Мы его только для страха керосином облили, а поджечь и не собирались.

– Да я бы и не позволила в своем присутствии живого человека сжечь, – сказала Селизнёва.

– А почему этот гражданин в корридоре лежит? – спросил вдруг милиционер.

Д. Хармс. Серия портретных зарисовок. 1930-е

– Здрасте пожалуйста! – сказал Коршунов, но 〈Кулыгин〉 его перебил и сказал:

– А потому, что у него нет другой жилплощади: вот в этой комнате я живу, в этой – вон они, в этой – вот он, а уж Мышин тут в корридоре живет.

– Это не годится, – сказал милиционер. – Надо, чтобы все на своей жилплощади лежали.

– А у него нет другой жилплощади, как в корридоре, – сказал Кулыгин.

– Вот именно, – сказал Коршунов.

– Вот он вечно тут и лежит, – сказала Селизнёва.

– Это не годится, – сказал милиционер и ушел вместе с дворником.

Коршунов подскочил к Мышину.

– Что? – закричал он. – Как вам это по вкусу пришлось?

– Подождите, – сказал Кулыгин. И, подойдя к Мышину, сказал:

– Слышал, чего говорил милиционер? Вставай с полу!

– Не встану, – сказал Мышин, продолжая лежать на полу.

– Он теперь нарочно и дальше будет вечно тут лежать, – сказала Селизнева.

– Определенно, – сказал с раздражением Кулыгин.

И Коршунов сказал:

– Я в этом не сомневаюсь. Parfaitement!

Хармс

, 1940 года

〈вторник 8 августа〉

320

Лекция

Пушков сказал:

– Женщина, это станок любви, – и тут же получил по морде.

– За что? – спросил Пушков, но, не получив ответа на свой вопрос, продолжал:

– Я думаю так: к женщине надо подкатываться с низу. Женщины это любят, и только делают вид, что они этого не любят.

Тут Пушкова опять стукнули по морде.

– Да что же это такое, товарищи! Я тогда и говорить не буду, – сказал Пушков, но, подождав с четверть минуты, продолжал:

– Женщина устроена так, что она вся мягкая и влажная.

Тут Пушкова опять стукнули по морде. Пушков попробывал сделать вид, что он этого не заметил и продолжал:

– Если женщину понюхать…

Но тут Пушкова так сильно трахнули по морде, что он схватился за щёку и сказал:

– Товарищи, в таких условиях совершенно не возможно провести лекцию. Если это будет ещё повторяться, я замолчу.

Пушков подождал четверть минуты и продолжал:

– На чём мы остановились? Ах да! Так вот: Женщина любит смотреть на себя. Она садится перед зеркалом совершенно голая…

Д. Хармс. Рисунок женской фигуры. 1933

На этом слове Пушков опять получил по морде.

– Голая, – повторил Пушков.

– Трах! – отвесили ему по морде.

– Голая! – крикнул Пушков.

– Трах! – получил он по морде.

– Голая! Женщина голая! Голая баба! – кричал Пушков.

– Трах! Трах! Трах! – получал Пушков по морде.

– Голая баба с ковшом в руках! – кричал Пушков.

– Трах! Трах! – сыпались на Пушкова удары.

– Бабий хвост! – кричал Пушков, увёртываясь от ударов. – Голая монашка!

Но тут Пушкова ударили с такой силой, что он потерял сознание и, как подкошенный, рухнул на пол.

 1940 года

〈суббота 12 августа〉

321

Пашквиль

Знаменитый чтец Антон Исакович Ш., то самое историческое лицо, которое выступало в сентябре месяце 1940 года в