Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков - Дмитрий Николаевич Смирнов

В этих письмах подлейшее холопство и трусость сочетались с ненавистью к народному мстителю:

«…минувшего июля 28 дня, — пишет один приказчик, — явилась в Арзамасскую господина моего дворянина Шильникова вотчину в село Карауловку разбойничья партия крестьян человек с тридцать и дом разграбили, деньги и пожитки все побрали и уехали неведомо куда… Крестьяне господина моего в то время к поиске тех злодеев никакого старания не имели, но, как видно, будучи преклонны той воровской партии, чинили им вспоможение…».

Другой барский холуй «староста Антон Иванов» нижайше умоляет о помощи своей барыне: «Пришед из Арзамасского госпожи моей подпоручицы Кашкаровой вотчины, из села Лопатина, бывшие в одном для строения дому господского крестьяне Миней Иванов, Никита Рябов и Ларион Абрамов между собой имели разговор, чтобы господ своих ни в чем не слушать и ни в каком повиновении у них не быть… И крестьяне все к тому склонность проявили и госпожу мою в барском доме содержат взаперти и из дому никуда не отпускают и чинят ей всякое сопротивление…».

Такие жалобы Губернская канцелярия не оставляла без внимания, но мало чем могла помочь. Отправляемая из Нижнего «на место происшествия» партия солдат часто возвращалась домой с полпути.

Показателен и рапорт по начальству Ступишина: «Посланный здешнего гарнизону капитан Алексеев с пятидесятью человек команды в Курмышском уезде, под селом Хоршевашами, был атакован семьюстами чуваш четыре раза; однако, убив у них из пушек 12 человек, отогнал от себя. Мятежники, отошед от него не далее двух верст, расположились в лесу».

К исходу первой половины августа положение в Нижнем и в уездах особенно обострилось. В город стали прибывать с низовий Волги вышедшие оттуда весною бурлацкие караваны. Утомленные долгим путем бурлаки, сбросив ненавистную лямку, обнаружили повышенный интерес к ходившим по городу слухам.

Ступишин почуял опасность, и вскорости Екатерина прочла очередной губернаторский рапорт:

«Крестьянин Чернов в Нижнем мною повешен на берегу Оки в рассуждении таком, что в том самом месте, где он повешен, не только Нижегородской, но и других губерний бурлаков из разных жительств находилось и ныне находится для грузки соли великое множество; которые то видя, могут не только сами собою приходить в страх и познание, но и другим объявлять будут…».

В Арзамасском уезде положение многих помещиков и их семей сделалось критическим после того, как все пути оттуда к губернскому городу были заняты отрядами восставших крестьян. Для спасения жизни дворянам-землевладельцам, особенно тем, которые имели счеты со своими крестьянами, приходилось придумывать всевозможные увертки.

По арзамасским лесам прятались ранее убежавшие от злостных помещиков целые крестьянские семьи. Они годами жили в землянках, наведываясь украдкою в селения за пропитанием. Теперь они вышли на волю, разошлись по родным местам. В лесу ныне прятались их владельцы, жалкие, трепещущие от страха.

Не всегда удавалось крепостникам избежать справедливого возмездия. На глухих островках реки Пьяны скрывалось в зарослях несколько десятков арзамасских помещиков со своими пожитками и преданными дворовыми людьми. Неожиданный разлив Пьяны от дождей заставил тайных обитателей островков на глазах у местных жителей покинуть свои убежища. Они были переловлены и доставлены на крестьянский суд.

В середине августа правительство наконец собралось с силами. Представилась возможность с помощью прибывших из-за рубежа войск отправить к югу от Нижнего большой карательный отряд под начальством секунд-майора Мелина.

Участник правительственной комиссии, сопровождавшей карательный поход, чиновник Рунич вел путевой дневник. Из него мы узнаем некоторые подробности народного движения в окрестностях Арзамаса.

«…Найдя здесь (в Арзамасе) воеводу, старика Синявина, и весь город в страхе и унынии, мы, — пишет Рунич, — узнали от воеводы, что партия пугачевцев третьего дня разгромила починковской Конной Гвардии завод, в 100 верстах от города отстоящий; но куда сия партия от оного направила путь, о том они не имеют еще сведения… Отправясь из Арзамаса на заре, прибыли благополучно в Починки в 8 часов вечера. Здесь нашли конной гвардии ротмистра Павлова, которому поручен был в присмотр завод, у дома коего с копьями находилось некоторое количество заводских крестьян и при них полдюжины вооруженных рейтар. Павлов рассказал, что партия пугачевцев, в числе ста человек конников, напала на село и завод и что он с 6-ю человеками рейтар, с казною за час только нашествия сумел выбраться и скрыться верст за 12 отсюда, в лесу, где пробыв двое суток, возвратился опять к своему месту, собрал кое-как местных крестьян для охранения завода. Отсюда неприятель увел 60 лучших лошадей, но не смог причинить много разорения заводу и селению, ибо правительственный подполковник Муфель преследует пугачевцев по тракту в направлении к Саранску».

Тот же Рунич сообщает: «В сие несчастное время приехал в свою арзамасскую вотчину богатый дворянин, бригадир А. В. Салтыков. Узнав, что Пугачев где-то поблизости, он вздумал спасти себя и уехать в какое-нибудь тайное место и скрыться в оном, для сего и лошади уже были приготовлены. Но мужики, узнав о том, схватили его и, связав, посадили в телегу и с несколькими верховыми повезли стороною по Саранскому тракту, чтоб предать в руки Пугачеву. К счастью, — радостно восклицает дворянин Рунич, — их перехватил отряд Муфеля, освободил помещика и, пришед в салтыковское поместье, как сих, так и прочих участников строжайше наказал…».

Главный каратель граф Панин, тупой и жестокий, приступил к миссии, порученной императрицей, с истинно холопским усердием. Население тех местностей Нижегородского края, где происходили волнения, заплатило «за пугачевщину» потоками своей крови и окончательным разорением. Граф, ретивость которого всячески поощряло правительство, приказал прежде всего пересечь жестоко плетьми всех крестьян, так или иначе прикосновенных к событиям.

Одной такой мерой каратель не ограничился и тут же предписал: «У пахарей, негодных в военную службу, на всегдашнюю память их преступления урезать у одного уха». И этого ему показалось мало: от каждых трехсот человек один был повешен. Для вящего «назидания» граф повелел тела казненных похоронить группами вдоль проезжих дорог. Так возникли в южной части Нижегородской губернии «Панинские придорожные кладбища».

«Восстановив порядок», граф придумал еще предупредительную меру на будущее. В деревнях и селах, наиболее деятельно участвовавших в событиях, установили на видных местах рядом виселицу, колесо и глаголь (столб с брусом в форме буквы «Г»). Виселица олицетворяла обычную меру наказания за бунт. Колесо обещало более