Пять прямых линий. Полная история музыки - Эндрю Гант

нового контракта, подписанного Эстерхази, был исключен пункт о том, что ему принадлежат все сочинения Гайдна; в марте ко двору прибыл скрипач по имени Антонио Польцелли вместе со своей 19-летней женой Луиджей, обладавшей бесцветным сопрано, которой Гайдн отдал множество оперных ролей и, судя по всему, свое сердце. В 1781 году Гайдн вернулся к сочинению квартетов, создав группу их Opus 33, которые, согласно описанию, были сочинены «auf eine ganz neue, besondere Art»[562][563], хотя не вполне понятно, к каким стилистическим новшествам это относится и не является ли это просто рекламным трюком[564]. Также он сочинил концерты и мессу (первую за 7 лет и последнюю еще за 14). В 1784 году, во время расцвета оперного гения Моцарта, Гайдн сочинил и поставил последнюю из своих опер для Эстерхази, «Армида», хотя после этого он аранжировал оперы других композиторов и дирижировал ими (часто упрощая арии и убирая сложные места ради юной Луиджи). В середине 1780-х он написал множество симфоний, а к концу десятилетия с пышностью и шутливым величием вернулся к форме, которая принесла ему славу и несравненным мастером которой он был, – струнному квартету.

Его слава распространялась в том числе благодаря обретенной возможности публиковать свои произведения. Заказы прибывали из Парижа, Пруссии, Неаполя и других мест. По письменной просьбе Боккерини он сочинил уникальные «Семь последних слов нашего Спасителя на кресте» для службы в Страстную пятницу в Оратории Санта-Куэва в Кадисе: семь медленных частей. Мало кто из композиторов сумел бы написать подобную музыку, чтобы она не показалась однообразной: Гайдн сумел. В программах всех ведущих европейских концертных обществ его имя неуклонно поднималось наверх, от места, примерно соответствующего модным мангеймцам, до полного господства. Хотя он все еще жил (и работал) в позолоченном доме Эстерхази в Айзенштадте и резиденции Эстерхази (и отказывался путешествовать), его музыка и его мысли все более перемещались в другое место.

Я имею в виду Вену. Не вполне понятно, сколько раз он там побывал до встречи с Моцартом и как часто они встречались потом. Однако и человек, и город явно стали дороги его сердцу. Эксцентричный ирландский тенор Майкл Келли (которому удалось убедить Моцарта, что дон Курцио в «Фигаро» должен заикаться), рассказывает, как Гайдн и Моцарт играли квартеты вместе с Диттерсдорфом и Ваньхалем – милая история и вполне правдоподобная с учетом контекста музыкальной жизни Вены (хотя Келли мог быть изобретательным, когда дело касалось фактов).

В это время в музыке Гайдна часто звучат шутки («подобно веселым мальчуганам… занимающимся невинным озорством», как он сказал Диесу)[565]. Например, он писал менуэты с тем, чтобы сбить слушателя с толку относительно того, куда приходится сильная доля такта, или же квартет, в котором партия виолончели звучала так, словно виолончелист перепутал ноты (быть может, это была внутренняя шутка для одного из его приятелей? У Гайдна такое случается часто). В финале Оксфордской симфонии небольшая мелодия кудахчет, дразнится и щекочет, словно мимолетный калейдоскоп настроений на лице блестящего актера буффонады.

Это десятилетие, как и предыдущее, завершилось значительными событиями. В 1789 году он подружился с Марианной фон Генцлингер, женой знаменитого венского врача, благодаря которой узнал обаяние и покой семейного дома, полного друзей-единомышленников: она вела долгую и пространную переписку со стареющим композитором, почти на четверть века ее старше. В 1790 году умерли княгиня Мария и князь Миклош Эстерхази. Новый князь, Антал, мало интересовался музыкой и, по знакомой Баху и многим другим прихоти, уволил большинство придворных музыкантов, оставив, однако, Гайдна капельмейстером с полным жалованьем и без каких-либо обязанностей. Гайдн был свободен. Почти 60-летний, он переехал в Вену.

Последние сочинения Моцарта, путешествия Гайдн а – 1790-е гг.

К этому времени, судя во всему, Гайдн, как и И. С. Бах до него, не отъезжал более чем на сто миль от места своего рождения. Неожиданный визит изменил все. Иоганн Петер Саломон был немецким скрипачом и композитором, сменившим И. К. Баха и К. Ф. Абеля в Лондоне в качестве ведущего устроителя концертов. Гайдна уже приглашали отправиться вслед за его славой на север (лондонские газеты ошибочно объявили о его скором визите), но только Саломону, который воспользовался известием о смерти князя Миклоша, удалось его убедить, объявившись на пороге и сообщив: «Готовьтесь к путешествию. Через полмесяца мы едем в Лондон»[566]. Перед отъездом Гайдн пообедал с Моцартом – эта встреча нашла свое крайне романтизированное отражение в биографиях Гайдна («слезы лились из глаз обоих», объявлял один биограф). Моцарт боялся, что «они прощаются навсегда»[567]. К несчастью, эти страхи были пророческими, хотя и не так, как оба предполагали.

Если последнее десятилетие жизни Моцарта было чудом, его последние пять лет – невероятными, то последние два – вне всякого понимания.

В 1790 году в Бургтеатре прошла премьера третьей оперы на либретто да Понте, «Так поступают все женщины», а Моцарт отправился (без приглашения) на коронацию Леопольда II как императора Священной Римской империи – во время этой поездки он опять написал мало. В 1791 году он сочинил фортепианный концерт, зингшпиль «Волшебная флейта» для своего друга, комического актера и импресарио Эмануэля Шиканедера, служившего в не слишком престижном пригородном театре Ауф дер Виден, Концерт для кларнета с оркестром, Реквием, оперу-сериа «Милосердие Тита» и мотет «Ave Verum Corpus». К концу года его хрупкое здоровье пошатнулось, и после непродолжительной болезни он умер, не закончив Реквием, 5 декабря 1791 года. Его похоронили в согласии с обычаями и ожиданиями, в безымянной могиле.

Ранняя смерть Моцарта напоминает раннюю смерть Перселла почти за сто лет до этого: быстрое и неожиданное начало болезни (до этого опасения вызывало здоровье Констанции, а не Моцарта); домашнее окружение с растворенной в нем музыкой, друзья и дети у одра; любимый старший коллега и учитель, смерть которого, очевидно, ожидалась первой и который дожил до следующего столетия; молодая вдова, на плечи которой легла забота о семье, финансах и музыкальном наследии.

Изобретательность Моцарта в эти последние месяцы просто необъяснима. Все это происходит на фоне постоянных долгов, беспокойства, постоянной изоляции Констанции и серьезной болезни, которые не оставили и следа в его шедеврах («Милосердие Тита», быть может, – некоторое исключение из списка шедевров – эффектно, но быстро написанный заказ к коронации). Нет их следа и в письмах, в которых он постоянно шутит с друзьями, такими как его ученик Франц Зюссмайер и хормейстер Антон Штоль:

Любезный Штоль!

Моя фасоль!

Великий ноль!

Вселенной