Язык, мышление, действительность - Бенджамин Ли Уорф

это форма, которой носитель языка должен следовать волей-неволей, так же как и грамматике. Место, где находится дом пики, называется термином, означающим «место, где установлена сковорода», но так бы оно называлось, если бы было установлено под открытым небом, а для самого дома пики нет термина, кроме английского, хотя дом пики обладает довольно своеобразным архитектурным видом.

Отсутствие строительных терминов компенсируется тем, что они могут использоваться в сочетании с отдельным и нерасчлененным словом «здание» с его множеством склоняемых форм для обозначения всевозможных мест как снаружи, так и внутри зданий. Однако довольно странно, что в языке нет терминов, обозначающих такие разные формы зданий, как, например, одноэтажный дом, двухэтажный дом уступного типа и кива; этот факт приходится фиксировать как своеобразную особенность языка, необъяснимую ни другими особенностями языка, ни архитектурой, ни чем-либо другим в культуре. Особенно странным с точки зрения нашего мышления кажется отсутствие названия для кивы – сооружения, столь характерного для культуры пуэбло и так тесно связанного с их религией. Многие знают, что наше слово «кива» заимствовано из языка хопи, но думают, что это хопийское слово, обозначающее киву, а это не так.

Терминология строительства зданий хопи

Неанализируемые основы: ʔáʻpa- (внутренняя часть), ʔáʻpạ́vɛʔ (внутри); ʔéʻci (дверь), ʔéʻcpi,ʔéʔeʻcpi (у двери); ʔéci (закрытие, перегородка); saʻqa (лестница); téʻkwa (что-то построенное из камней, но не законченное здание; возведение из камней, незаконченная стена, часть разрушенной постройки); té·wi (выступ, полка (естественная или архитектурная)); wéna (брус, доска, настил); ki·he (здание, дом). Соединения с – ki: термины временного владения: he·yaNki (магазин, торговый пост); té·teàyki (школа).

Наука и языкознание[83]

О двух ошибочных воззрениях на речь и мышление, характеризующих систему естественной логики, и о том, как слова и обычаи влияют на мышление

Всякий нормальный человек, если его младенческий возраст уже миновал, обладает способностью говорить и говорит. Именно поэтому каждый независимо от образования проносит через всю свою жизнь некоторые хотя и наивные, но глубоко укоренившиеся взгляды на речь и на ее связь с мышлением. Поскольку эти воззрения тесно связаны с речевыми навыками, ставшими бессознательными и автоматическими, они довольно трудно поддаются изменению и отнюдь не являются чем-то сугубо индивидуальным или хаотичным, – в их основе лежит определенная система. Поэтому мы вправе назвать эти воззрения системой естественной логики. Этот термин представляется мне более удачным, чем термин «здравый смысл», который часто используется с тем же значением.

Согласующийся с законами естественной логики факт, что все люди с детства свободно владеют речью, уже позволяет каждому считать себя авторитетом во всех вопросах, связанных с процессом формирования и передачи мыслей. Для этого, как ему представляется, достаточно обратиться к здравому смыслу и логике, которыми он, как и всякий другой человек, обладает. Естественная логика утверждает, что речь – это лишь внешний процесс, связанный только с сообщением мыслей, но не с их формированием. Считается, что речь, т. е. использование языка, лишь выражает то, что уже в основных чертах сложилось без помощи языка. Формирование мысли – это якобы самостоятельный процесс, называемый мышлением или мыслью и никак не связанный с природой отдельных конкретных языков. Грамматика языка – это лишь совокупность общепринятых традиционных правил, но использование языка подчиняется якобы не столько им, сколько правильному, рациональному, или логическому, мышлению.

Мысль, согласно этой системе взглядов, зависит не от грамматики, а от законов логики или мышления, будто бы одинаковых для всех и отражающих рациональное начало, которое может быть обнаружено всеми разумными людьми независимо друг от друга, безразлично, говорят ли они на китайском языке или на языке чоктав. У нас принято считать, что математические формулы и постулаты формальной логики имеют дело как раз с подобными явлениями, т. е. со сферой и законами чистого мышления. Естественная логика утверждает, что различные языки – это в основном параллельные способы выражения одного и того же понятийного содержания и что поэтому они различаются лишь незначительными деталями, которые только кажутся важными. По этой теории математики, символическая логика, философия и т. п. – это не особые ответвления языка, но системы, противостоящие языку и имеющие дело непосредственно с областью чистого мышления. Подобные взгляды нашли и отражение в старой остроте о немецком грамматисте, посвятившем всю свою жизнь изучению дательного падежа. С точки зрения естественной логики и дательный падеж, и грамматика в целом – вещи незначительные. Иного мнения придерживались, по-видимому, древние арабы: рассказывают, что два принца оспаривали друг у друга честь надеть туфли самому ученому из грамматистов королевства, а их отец, калиф, видел славу своего королевства в том, что великие грамматисты почитались здесь превыше королей.

Известное изречение, гласящее, что исключения подтверждают правила, содержит немалую долю истины, хотя с точки зрения формальной логики оно превратилось в нелепость, поскольку «подтверждать» больше не значило «подвергнуть проверке». Поговорка приобрела глубокий психологический смысл с тех пор, как она утратила значение в логике. Сейчас она означает то, что, если у правила совершенно нет исключений, его не признают за правило и вообще его не осознают. Такие явления – часть нашего повседневного опыта, который мы обычно не осознаем. Мы не можем выделить какое-либо явление или сформулировать для него правила до тех пор, пока не найдем ему противопоставления и не обогатим наш опыт настолько, что столкнемся, наконец, с нарушением данной регулярности. Так, мы вспоминаем о воде лишь тогда, когда высыхает колодец, и осознаем, что дышим воздухом, только когда его нам начинает не хватать.

Или, например, предположим, что какой-нибудь народ в силу какого-либо физиологического недостатка способен воспринимать только синий цвет. В таком случае вряд ли его люди смогут сформулировать мысль, что они видят только синий цвет. Термин «синий» будет лишен для них всякого значения, в их языке мы не найдем названий цветов, а их слова, обозначающие оттенки синего цвета, будут соответствовать нашим словам «светлый», «темный», «белый», «черный» и т. д., но не нашему слову «синий». Для того чтобы осознать, что они видят только синий цвет, они должны в какие-то отдельные моменты воспринимать и другие цвета. Закон тяготения не знает исключения: нет нужды доказывать, что человек без специального образования не имеет никакого понятия о законах тяготения и ему никогда бы не пришла в голову мысль о возможности существования планеты, на которой тела подчинялись бы законам, отличным от земных. Как синий цвет у нашего вымышленного народа, так и закон тяготения составляют часть повседневного опыта необразованного человека, нечто неотделимое от этого повседневного опыта. Закон тяготения нельзя