Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

четвертая повествует о попытках принести христианство во все уголки Англии и “упрямой” Ирландии. В книге пятой речь идет о современных Беде событиях.

Главной задачей Беды было показать рост объединенной церкви в Англии; к концу трактата англичане и их церковь одерживают верх. Его описания призваны восхвалять реформирование, поэтому он рисует чрезвычайно оптимистичную картину (тогда как в частной переписке, напротив, демонстрирует пессимизм). Основное внимание Беда уделяет ересям и их искоренению, а события светской истории игнорирует, кроме случаев, когда из них можно извлечь мораль. Впрочем, старался он и развлечь читателя, сообщая разные занятные подробности. Так, Беда утверждает, что сваи, вбитые бриттами в дно Темзы, чтобы помешать нашествию римлян, видны и теперь, семьсот лет спустя, и описывает их. О личности самого Беды известно мало. Однажды он упоминает, что любит музыку. Считается также, что он был искусным чтецом-декламатором[236].

Как ни парадоксально, при всем почтении Беды к достоверности сведений его книги полны чудес, чудес и еще раз чудес – а еще священных упокоений, видений рая и ада, могущественных реликвий, благоухающих нетленных тел, и есть даже божественное исцеление коня[237]. Подобным сюжетам посвящено примерно сорок глав из ста сорока. Так что, возможно, достопочтенный монах и Григорий Турский не так уж сильно друг от друга отличаются. Наверняка Беда верил, что описываемое им – правда, ведь его трактат явно создан ученым мужем, который тщательно анализировал достоверность своих источников и старался записывать только то, “что сам узнал от надежных свидетелей”[238].

Беда упоминает о помощи, оказанной ему настоятелем аббатства Св. Августина в Кентербери. Отсюда ясно, что сношения между далекими районами Британии не представляли собой непреодолимой трудности. Монастырь в Монкуирмут-Джарроу, прославленный центр учености, имел превосходную библиотеку из примерно двухсот книг, был местом оживленным, изысканным и к 710 году служил приютом более чем шестистам монахам. И все же в Нортумбрии не было никого, с кем Беда мог бы продуктивно подискутировать. После его смерти “Церковную историю” столетиями активно копировали, и уцелело до ста шестидесяти списков (многие оказались за пределами Британии). Не исключено, что авторитет Беды отбивал у других охоту взяться за перо и даже привел к утрате рукописей более ранних историков. По крайней мере, сравниться с ним по вкладу в историографию, чтимому как в Англии, так и в континентальной Европе, никто не мог почти четыреста лет – до середины XII века.

“Прошлое и есть то, что создает нацию, – утверждал великий историк Эрик Хобсбаум, – именно прошлое нации оправдывает ее в глазах других, а историки – те люди, которые «производят» это прошлое”[239]. Однако не всем великим историческим трудам повезло иметь одного-единственного автора или составителя.

И вот мы добрались до “Англосаксонской хроники” – удивительного явления, уникального в Европе по крайней мере до начала XIII века. Каждая запись в “Хронике” состоит всего из одного короткого абзаца и рассказывает нам, что говорил народ – о чем сплетничали вокруг, что слышали авторы. Все это на простонародном языке, а потому свободно от пышной риторики и докучливого морализаторства, портящих аналогичные латинские книги, написанные на континенте. И большую часть приводимых сведений нельзя найти больше нигде, поскольку архивов тогда практически не существовало. Такой тип сборника разношерстных сведений вырос из пасхалии – таблиц, составляемых, чтобы помочь священникам определять даты больших церковных праздников: страница расчерчивалась горизонтальными линиями, приводились астрономические данные, и предусматривалось место для записей о событиях, которыми был отмечен тот или иной год. У монахов вошло в привычку оставлять на полях таблиц всевозможные заметки, и так хронологические сведения умножались. Иногда на полях появлялись королевские родословные, а иногда обрывки народных песен и преданий. (По ту сторону Ла-Манша Карл, быстро увидевший ценность этой практики, распорядился, чтобы все монастыри в его землях вели подобные хроники[240].)

В большинстве обителей в Англии и даже в Уэльсе и Ирландии, как и во многих приходских церквях, велись какие‐то летописи. Историография этого периода в основном ими и ограничивается. Кроме того, с VII по IX век аббаты и религиозные деятели записывали рассказы о деяниях выдающихся людей “и делали из них большие книги, которые называли хрониками”. Когда в 871 году королем Англии стал Альфред [Великий] (849–899), он пожелал сделать такие сведения доступнее и велел раннюю версию “Англосаксонской хроники” (составленной в Винчестере и дополнявшейся материалами разных местных летописей между 855 и 892 годами) “прикрепить к столбу, чтобы никто не мог ее снять или забрать и чтобы каждый мог ее видеть и рассматривать, ибо там запечатлены жизни всех королей, когда‐либо правивших Англией”[241].

Со временем “Англосаксонскую хронику” копировали и распространяли по обителям. По мере того как это начинание развивалось, “Хроника” все меньше напоминала набор заметок, записи становились все длиннее, вырастая в полноценные зарисовки, пасхалии постепенно превращались в анналы, анналы – в хроники, а хроники – в исторические труды. Многие тексты более позднего времени отличаются тем непринужденным и выразительным стилем, который и делает “Хронику” превосходным памятником древнеанглийского языка.

До наших дней сохранилось не меньше девяти версий “Англосаксонской хроники”. Старейшая, составленная в IX веке, начинается с 60 года до н. э. (указывается, что в этот год Цезарь покорил Британию) и продолжается до того года, когда ее, собственно, писали. В одном случае “Хроника” активно дополнялась до 1154 года. Некоторые заметки очевидно предвзяты, показывают точку зрения автора, иногда важные события опускаются или приукрашиваются. Но в целом это единственный и ценнейший источник знаний о жизни Англии с ухода римлян и до первых десятилетий после нормандского завоевания.

Анналы умалчивают о причинах событий, их значении и последствиях. Они намеренно уходят от интерпретации. Но “история как жанр обычно предполагает, – писал Джон Барроу, – пространное повествование, смысловую последовательность, важные дополнительные подробности; изложение фактов подчиняется тематическим, драматическим и интерпретационным соображениям, это не просто сбор сведений и их хронологическое перечисление”[242]. Барроу говорит о текстах, но одно из самых ярких исторических произведений XI столетия создано ткачихами – я имею в виду гобелен из Байе. Он до сих пор остается лучшим памятником своей эпохи не только в изобразительном искусстве, но и вообще, хотя его и критикуют как французскую пропаганду, “гобелен лжи”[243], превратно показывающий важнейшее событие века – нормандское завоевание Англии в 1066 году.

Гобелен содержит ценную (вне зависимости от его правдивости) информацию об англосаксонской жизни, о средневековом вооружении, одежде и других предметах материальной культуры того периода, в том числе и не дошедших до нас в виде артефактов.