Волга. История главной реки России - Дженет Хартли

в 1770-е годы лишил сана нескольких приходских священников за пьянство и драчливость и «за поведение, не подобающее их положению». Епископов избирали из среды монашества, а не из приходского священства, так что обычно их интеллектуальный и моральный уровень был несравнимо выше, хотя бывали и исключения. Джон Паркинсон, путешествовавший по России в конце XVIII века, язвительно писал из Астрахани:

«Пристрастиями архиепископа были лень и пьянство. В деревне он полностью посвящает себя этим порокам. В городе ему приходится держать себя в большей строгости, и потому он предпочитает деревню»[382].

Невысокие моральные качества многих приходских священников часто мешали им завоевать уважение обращенных язычников или мусульман на Волге. В 1880-е годы появился отчет о предполагаемом «брожении умов» крещеных чувашей в Чебоксарском уезде Симбирской губернии. Они сорвали религиозный праздник и отказались идти в церковь, хотя в данном случае протест мог быть вызван не столько отказом от православной веры, сколько выражением разочарования в местных священниках, в особенности в их методах венчания[383]. Приходские священники часто жизненно нуждались в плате за такие таинства, как крещение, венчание и похороны, что нередко вызывало негодование, особенно в бедных деревнях.

Однако православная церковь столкнулась с более серьезной внутренней угрозой, чем моральный облик своих приходских священников. В середине XVII века православную церковь поразил раскол. Патриарх Никон попытался реформировать ряд церковных текстов и литургических практик. Те, кто выступил против реформ, стали известны как староверы; возглавил их в то время протопоп Аввакум. Внесенные изменения казались незначительными, чисто ритуальными и внешними (в отличие от раскола западной церкви в эпоху Реформации): это были, например, упрощение ряда ритуалов, изменение числа пальцев, используемых в крестном знамении, количества вознесений «аллилуйя» и написания ряда слов в богослужебных текстах. Особенное возмущение у верующих всех сословий вызвала перемена метода крещения: этот ритуал был самым распространенным во всей православной службе. Однако для многих верующих, в том числе и церковных иерархов, это была не просто атака на любимые ритуалы, а фундаментальное и еретическое нападение на саму уникальную чистоту православной церкви. Существовало глубоко укоренившееся мнение о том, что русское православие – единственная чистая форма христианства, а Москва после падения Константинополя в 1453 году стала «Третьим Римом». Реформы Никона многие верующие рассматривали как попытку внедрить греческие обычаи в чистую русскую церковь, а сами эти обычаи считались чуть ли не дьявольскими (к тому же староверы отмечали, что реформы начались в 1666 году, а эта дата содержит три шестерки, которые в Откровении Иоанна Богослова названы «числом зверя», то есть Антихриста).

В конце XVII века многие староверы бежали в отдаленные уголки Российской империи. Некоторые из них оказывали яростное сопротивление регулярным войскам, что практически всегда приводило к трагическим массовым самосожжениям и гибели тысяч людей. Самосожжения продолжились и в XVIII веке, особенно в правление Елизаветы, когда преследования староверов усилились. Староверы бежали и на южные рубежи империи. Одни становились казаками, другие образовывали небольшие тайные общины на малодоступных территориях, в том числе и по всему течению Волги. Протопоп Аввакум, вождь сопротивления, утверждал, что в волжских городах и селах живут «десятки тысяч» ревнителей древнего благочестия, которые «возьмут меч свой против Антихриста»[384]. Число староверов во всей империи точно подсчитать не представляется возможным, поскольку многие из них избегали участия в переписи. Подсчитано, что в середине XVII века их было от 800 тысяч до миллиона человек; к 1911 году в империи жило около 2 миллионов старообрядцев[385].

Старообрядчество стало настоящей проблемой для церкви и государства: оказывалось, что значительная часть православного населения не признавала авторитета официальной церкви. К концу XVIII века старообрядцы разделились на два типа общин: «поповцы» и «беспоповцы». Первые признавали священников, рукоположенных православной церковью, а вторые нет; однако те и другие подрывали авторитет приходского духовенства, либо полностью игнорируя его, либо принимая лишь в случае насущной необходимости. Приходские попы жили среди крестьян, немногим от них отличаясь, и зависели от своих прихожан материально. Они редко доносили на староверов, так как нуждались в плате за обряды. Более того, некоторые приходские священники сочувствовали их взглядам. Для государства старообрядчество выглядело центром притяжения всех, кому не нравились изменения. Мы видели, что Разин и Пугачев обращали во время восстаний свои манифесты к старообрядцам, что помогало им получить поддержку не только со стороны казаков, но и от местного поволжского крестьянства. Таким образом, пока миссионеры проповедовали, а местные власти следили за деятельностью татар-отступников, православная церковь не могла установить контроль над собственными священниками, которые почти не пользовались уважением среди прихожан.

Местные власти записывали сведения о существовании и местоположении старообрядцев примерно так же, как контролировали нехристиан, крещеных татар и отступников. Они фиксировали численность, половой и возрастной состав старообрядцев, чтобы взимать впоследствии налоги с каждой семьи. Эти записи свидетельствуют, что старообрядцы жили по всей Волге, причем не только в Среднем и Нижнем Поволжье рядом с нехристианами. Например, в 1766 году в Чебоксарском уезде Симбирской губернии было отмечено 53 старообрядца, большая часть которых (29) была неквалифицированными горожанами, семеро были членами гильдий (то есть квалифицированными ремесленниками) и трое – крепостными[386]. В 1778 году старообрядцы были зафиксированы на землях помещиков в Ярославской губернии на верхней Волге. Например, в поместье Шереметевых их обнаружилось 213 мужчин и 321 женщина, а в поместье дворянина Ивана Лобанова – 164 мужчины и 280 женщин. Всего в шести поместьях Ярославской губернии проживало 1912 мужчин и 3571 женщина[387]. В 1856 году британец Уильям Споттисвуд видел купцов-старообрядцев в Саратовской губернии[388]. В Костромской губернии старообрядцы жили с XVII века, и к началу XX века их насчитывалось около 31 тысячи обоих полов; были среди них и состоятельные купцы[389].

Екатерина II была более терпима к старообрядцам, чем ее предшественники. Она специально посетила город Городец на Волге к северу от Нижнего Новгорода и встретилась с местной старообрядческой общиной во время своего путешествия по Волге в 1767 году. Городец в XVIII веке был почти полностью старообрядческим городом и играл важную роль в кораблестроении и производстве деревянных изделий. Александр I продолжал политику бабки и во время поездки в Ржев в 1824 году принял у себя Василия Образцова, известного старовера и городского голову[390]. В 1830 году в Ржеве Тверской губернии жило более 2000 староверов (40 % всех старообрядцев губернии), а к середине века это число достигло 6000[391]. Политика государства по отношению к староверам резко изменилась в правление Николая I. Царь, как и его министр внутренних дел Дмитрий Бибиков, видел в старообрядцах подрывной элемент. Поэтому он предпринимал сознательные попытки искоренить их силой и воспрепятствовать их успешной экономической деятельности в Москве и на верхней Волге[392].

Записи о существовании староверов показывают, что власти рассматривали их как потенциальную угрозу порядку и законности. Они беспокоились о том, что православные крестьяне могут стать старообрядцами,