Корабли уходят к планетам - Юрий Маркович Зарецкий

посреди которого стояла беседка, окруженная невысокими пирамидальными тополями. В беседке — человек десять.

— Идите сюда! — крикнули нам.

Здесь находились Полукаров и несколько ребят из нашей «команды». Дмитрий Дмитриевич сказал:

— Придет Чекунов. Поведет…

Вскоре подошел человек лет тридцати, огромного роста.

— Ну, что ж, пошли! — коротко сказал он громким хрипловатым голосом, привыкшим, видимо, перекрывать шум работающей аппаратуры.

Вошли в огромный зал. Замолкли, потрясенные. Перед нами, на установщике, спокойно и величественно возлежала гигантская ракета — гениальное творение главных конструкторов С. П. Королева, В. П. Глушко, Н. А. Пилюгина, С. А. Косберга, их коллективов, их сподвижников.

Да, я ничуть не играю громкими словами, называя ее гениальным творением. Есть «Война и мир» Л. Толстого, «Первый концерт» П. Чайковского, «Мона Лиза» Леонардо да Винчи. Перед нами предстало произведение «из другой оперы», но также гениальное. Именно она, эта ракета-носитель, достигла первой космической скорости и вывела на орбиту первый искусственный спутник, космический корабль «Восток» с Юрием Гагариным на борту. Именно она, эта ракета-носитель, превзошла вторую космическую скорость, и пошли одна за другой автоматические межпланетные станции: «Луна-1», «Венера-1», «Марс-1»… Да, именно с ее стартов человечество ведет отсчет новой космической эры.

Нынешнему молодому читателю, наверное, трудно представить себе восхищение нашего поколения. Ему, родившемуся двадцать лет назад, ракета-носитель, первый «шарик» кажутся такими же давними, как нам самолет.

И все же наше состояние понять нетрудно. Достаточно уже развитое профессиональное чутье подсказывало нам, как непросто было спроектировать, изготовить, отработать в полете такую конструкцию, обеспечить надежность работы двигателей, суметь стабилизировать подобную махину, управлять столь необычным летающим «кораблем».

Ее фотографий тогда не было. Не велись телерепортажи со стартовых площадок. К тому же следует учесть, что вообще предмет в помещении ощущается всегда более внушительным, чем вне его.

— Видите, — начал свой рассказ Чекунов, — по бокам длинной цилиндрической «сигары» — четыре больших конуса, мы их зовем «боковушками». Все вместе они составляют первую ступень. А центральная «сигара» — это вторая ступень. На этих ступенях установлены кислородно-керосиновые четырехкамерные ракетные двигатели Валентина Петровича Глушко. Каждый двигатель тягой в сто тонн. — Чекунов показал на огромные золотистые сопла, закрытые ярко-красными заглушками. — Четыре камеры на каждый блок. Запускаются сразу все. Как только двигатели выйдут на режим, ракета стартует. Спустя две минуты «боковушки» одновременно отделяются. На небе в этот момент четкий белый крест образуется. Центральный блок продолжает работать еще три минуты и тоже отделяется. Но на мгновение раньше включается двигатель Семена Ариевича Косберга, на третьей ступени. Вот когда эта ступень отработает, станция вместе с четвертой ступенью на околоземную орбиту выходит. Услышите доклад: «Есть промежуточная!» — значит, объект находится на околоземной орбите. А потом уж с промежуточной через полтора часа четвертая ступень запускается. Вот она-то «Луну» к Луне направляет, «Венеру» к Венере…

После столь краткого обзора пошел детальный разговор: автоматика, массовые характеристики, баллистика, перегрузки, надежность…

* * *

Каждый день пребывания на Байконуре приносил массу впечатлений. Но жара так донимала, что однажды мы упросили Полукарова отпустить нас купаться.

Посреди голой степи увидели быстрые желтые воды неширокой речки. Входить в мутный, грязноватый поток было не совсем приятно. И все же это была вода! Она несла жизнь бесплодному краю, поила Звездоград и Байконур.

Спустя несколько лет, накануне старта «Венеры-5», мы ехали с Полукаровым с площадки в город. Стояли жестокие морозы со свирепыми, пронизывающими ветрами. К нам подсел немолодой человек. Полукаров был сильно простужен и все кутался в меховую куртку. Я в сердцах сказал:

— И какой умник это место для космодрома выбрал! Вон у американцев — прямо у экватора, пальмы вечнозеленые растут.

Незнакомец встрепенулся и тихо сказал:

— Я…

Мы резко повернулись к нему:

— Вы?!

— Да, я был в группе выбора места для космодрома. Нас перед отъездом напутствовал Сергей Павлович.

— И чем же вам это место так приглянулось? У нас Крыма что ли нет, иль Кавказа?

— А давайте порассуждаем немного, — промерзший человек был настроен миролюбиво. — Где космодром выгоднее располагать? Как можно ближе к экватору. Чтоб при разгоне в восточном направлении ракета дополнительную скорость получала. Так? Так… На экваторе эта прибавка равна 465 метрам в секунду, на широте Байконура — 316. Можно было подтянуть южнее, но надо, чтобы падение отработавших ступеней происходило в незаселенных районах. Американцы, кстати, в океан ступени сбрасывают. Кроме того, нельзя не считаться с возможностью аварийных ситуаций на активном участке полета, и желательно, чтобы спуск в этом случае происходил на суше, на своей территории. Пойдем дальше?

— Пойдем…

— НИПы[1] надо вдоль трассы расположить? Надо. Протяженность же активного участка — тысячи километров. И это еще не все исходные данные, которые задал нам Королев.

— Не все?

— Не все. Энергокоммуникации линии электропередач — раз; водоснабжение — два; количество безоблачных дней в году, влажность, роза ветров — три…

Вот когда взвесите все это да подсчитаете, — где лучшее место у нас в стране?

Спорить дальше было бесполезно. Специалист своего дела уложил нас на лопатки.

— А вот климат, — он вздохнул. — Прямо скажем, неважный. Тут вы правы. Но и в нем, согласитесь, свои плюсы есть. В смысле постоянства, стабильности, сухости. Вы вот с американским полигоном сравнили. А там влажность — будь здоров какая. Люди вечно мокрые ходят. Да и вообще, субтропики такие сюрпризы преподносят! Грозы, торнадо…

* * *

Подошло время изучения лунной машины. В небольшом ажурном стапеле цвета слоновой кости висел аккуратный, совсем небольшой сияющий своими полированными поверхностями аппарат. Его ведущий конструктор Палло знал Сергея Павловича со времен РНИИ, работал с непослушными ЖРД и ускорителями, преподносившими сюрприз за сюрпризом. Свернутый нос — память об одном из таких «сюрпризов». Это случилось в 1942 году при подготовке полета Григория Бахчиванджи на первом ракетном самолете.

…Палло и стал нашим гидом.

— Видите, ребята, там, где перевернутый усеченный конус, — корректирующая тормозная установка. Чтобы компенсировать неизбежные погрешности выведения автоматической станции и направить ее в нужную точку Луны, траектория полета обязательно корректируется. На Луне нет атмосферы, — продолжал Арвид Владимирович объяснять нам, как школьникам и как людям, неискушенным в космических делах (собственно, таковыми мы и были), — поэтому осуществить торможение можно только ракетным двигателем. Вот здесь — баки окислителя, — показал он на самую толстую часть конуса, — и горючего. Запасы топлива составляют примерно половину массы аппарата. Вот радиовысотомер, — он потрогал чашку антенны. — Как выдаст «75 км», так двигатель и включится на торможение. Тут — навесные отсеки: один — с системой астроориентации, другой — с радиосистемой. Перед торможением они, как сослужившие службу, сбрасываются, чтобы двигателю стало легче. В верхней части — система