История античной науки. Открытия великих ученых и мыслителей древности - Джордж Сартон

он не был педантом; он был философом, обладавшим хорошим чувством юмора. Феофраст употребляет слово deisid-aimonia, которое означает «страх перед богом» и может означать как «набожность» (в хорошем смысле), так и «суеверие» (в плохом).

Рис. 92. Первая страница первого издания «Тридцати характеров», изданных Дж. Уилксом (1727–1797), политиком, лорд-мэром Лондона в 1774 г.; издание де-люкс, отпечатано 103 экземпляра (Лондон, 1790). Дилетантизм издателя проявился в том, что древнегреческий текст напечатан без диакритических знаков

«Суеверие – это, конечно, страх перед божественной силой, а суеверный вот какой человек. В день праздника Кувшинов, омыв руки и окропив себя священной водой, выходит из храма с лавровой веткой во рту и так прогуливается целый день. И если ласка перебежит дорогу, то подождет, пока кто-либо другой не перейдет или пока сам не перекинет три камня через дорогу. Увидев у себя дома змею, он призывает Сабазия, если эта змея – парей, а если священная змея, то тотчас же сооружает часовню герою. Проходя мимо камней, помазанных елеем, что стоят на перекрестках, он умащает их маслом из лекифа и, опустившись на колени, падает ниц и только затем уходит. Если мышь прогрызет мучной мех, он идет к толкователю знамений и снов за советом, как поступить. И если тот велит отдать мех в починку кожевнику, то не слушает и по возвращении совершает очистительный обряд. То и дело он совершает очищения своего дома, потому, мол, что Геката навела на него чары. Если по дороге услышит крик совы, то не идет дальше, не воскликнув: „Со мной Афина владычица!“ Могил он сторонится и не пойдет к покойнику или к роженице, но скажет, что остерегается осквернения. Каждый четвертый и двадцать четвертый день месяца он поручает своим домочадцам подогреть вино, а сам уходит из дому купить миртовых ветвей, ладана, жертвенных лепешек и затем, возвратившись домой, целый день украшает венками своих гермафродитов. И всякий раз, как увидит сон, отправляется к снотолкователям, прорицателям и птицегадателям вопросить, какому богу или богине ему молиться. Собираясь принять посвящение в таинства, он каждый месяц ходит к орфеотелестам вместе с женой (а если той недосуг, то с кормилицей) и детьми. Если заметит человека из тех, что стоят на перекрестке, увенчанного венком из чеснока, то возвращается домой и, омывшись с ног до головы, велит затем позвать жриц, чтобы получить очищение морским луком или щенком. Завидев помешанного или припадочного, он в ужасе плюет себе за пазуху»[154].

Рис. 93. Титульный лист первого издания «Характеров» Лабрюйера (Париж, 1688), небольшое издание содержит очерк Лабрюйера о Феофрасте, его перевод «Характеров» на французский язык (97 с.) и собственных «Характеров» Лабрюйера (210 с.)

Очерки характеров изобретены не Феофрастом; нечто подобное можно найти у Геродота, Платона, Аристотеля, не говоря уже об Аристофане и Менандре. Но именно Феофраст первым издал целую галерею характеров и тем самым создал новый литературный жанр. Ж. де Лабрюйер, который перевел «Характеры» на французский язык, добавил к ним несколько очерков с изображением манер и обычаев своего века. Книга вышла в Париже в 1688 г. и стала классикой французской литературы (рис. 95). Две книги разделяет больше двух тысячелетий (2008 лет); они появились соответственно в золотой век Афин и grand siecle[155] Франции, но они очень близки, если не считать того, что Феофраст в первую очередь был ученым, а Лабрюйер – литератором.

Не поймите мое последнее утверждение превратно. В годы своего расцвета Феофраст писал просто, но хорошо; он писал, как ученый, который ценит литературный стиль, однако должен подчинять красоты научным целям. Сначала правда, красота потом. Он понимал опасность излишка слов не только с научной, но и с художественной точки зрения. Лучше не вдаваться в многословные разъяснения, а предоставить читателю что-то выяснить самостоятельно. Читатель, догадавшийся о том, что осталось невысказанным, становится сотрудником и другом. Если же все разжевывать, как глупцу, читатель почувствует недоверие автора к его умственным способностям.

Характеры Феофраста более конкретны, чем в набросках, которые Аристотель включил в свою «Риторику» для описания различных страстей, но они не так индивидуальны, как характеры Лабрюйера.

Вернемся к ботаническим сочинениям Феофраста.

Одним из самых значимых небольших сочинений является трактат «О приметах погоды», которым пользовался Арат из Сол (III – 1 до н. э.). Поскольку поэму Арата комментировал Гиппарх (II – 1 до н. э.), Феофраст оказался основателем великой астрономической традиции.

Весьма любопытен его трактат о запахах, хороших и плохих, ароматах и неприятных запахах. Он иллюстрирует желание перипатетиков объяснить все – и их ненасытное любопытство. Феофраст обсуждает различные запахи растений и животных, например запахи животных в брачный период. Не следует ожидать от него каких-то откровений, ведь данная тема не до конца раскрыта и в наши дни. Тем не менее невозможно не восхищаться смелостью его начинаний.

Очевидно, Феофраст считал вместилищем ума мозг, а не сердце, как Аристотель. Он знал, что у некоторых животных, живущих в северных регионах, мех к зиме белеет.

Среди его утраченных трудов – Physicon doxai, мнения физиков, один из наших лучших косвенных источников по истории греческой философии и науки.

Отец ботаники

Приступаем к ботаническим сочинениям Феофраста, которые сохранились во всей целостности и являются самыми ранними книгами по ботанике в мировой литературе. Читателям уже известно, что Феофраст ни в коем случае не был первым ботаником, поскольку самые умные ризотомисты не просто собирали корни и травы, но и думали о них. Тем не менее книги Феофраста самые ранние, и в лучших местах они превосходны. Он всецело заслуживает того, чтобы его называли отцом ботаники.

Феофраст написал два крупных ботанических труда, которые называются соответственно «Исследование о растениях» и «О причинах растений» (рис. 96, 97). Первый труд по большей части описательный; Феофраст выделяет разные части растений и проводит различия между растениями. Как предполагает заглавие, второй труд имеет более философский или более физиологический характер. Учитывая различия между растениями и их органами, как мы их объясним с точки зрения Аристотеля (телеологической)? Каковы намерения Природы, которая ничего не делает зря? Как растения живут, растут и размножаются? Несмотря на то что вторая книга не такая описательная, как первая, она полна фактов. Накопление Феофрастом ботанических знаний так же чудесно, как накопление Аристотелем знаний по зоологии; оба случая почти невероятны. Мы должны принять одно и то же частичное объяснение в обоих случаях: Феофраст (как и Аристотель) синтезировал знания и делал большую часть работы.