Анаксимандр и рождение науки - Карло Ровелли

Анаксимандра – диск, как и у Фалеса. Между Фалесом и Анаксимандром обнаруживается очень тесная интеллектуальная связь. Размышления Фалеса дают начало теориям Анаксимандра и питают их. Фалес был учителем Анаксимандра – в переносном, а возможно, и в буквальном смысле.

Важно внимательно рассмотреть эту тесную связь между Анаксимандром и Фалесом – его интеллектуальным отцом, поскольку в ней, на мой взгляд, содержится, пожалуй, самый важный ключ к пониманию вклада Анаксимандра в историю культуры.

Древний мир изобиловал мастерами и их великими учениками: Конфуций и Мэн-цзы, Моисей и Иисус Навин с пророками, Иисус Христос и апостол Павел, Будда и Каундинья. Но отношения между Фалесом и Анаксимандром кардинально отличались. Мэн-цзы глубоко изучил мысль Конфуция и обогатил ее, но при этом старался никогда не подвергать сомнению утверждения своего учителя. Павел заложил теоретическую основу христианства, далеко выходящую за рамки Евангелия, но никогда открыто не критиковал и не подвергал сомнению изречения Иисуса. Пророки расширили описание как самого Яхве, так и взаимоотношений между ним и его народом, но они, конечно, не начинали с анализа ошибок Моисея.

Анаксимандр же сделал нечто принципиально новое. С одной стороны, он погрузился в проблематику Фалеса, приобщился к его глубочайшим прозрениям, образу мышления и интеллектуальным завоеваниям. Но, с другой стороны, он выступил с открытой критикой тезисов своего учителя. Фалес утверждает, что мир состоит из воды. Неправда, говорит Анаксимандр. Фалес утверждает, что Земля плавает в воде. Все не так, говорит Анаксимандр. Фалес утверждает, что землетрясения объясняются колебаниями земного диска в океане, по которому он плавает. Вовсе нет, говорит Анаксимандр: они происходят, когда в Земле образуются расколы. И так далее в том же духе. Спустя века все еще недоумевающий Цицерон отмечал: «Фалес считает, что все вещи состоят из воды… Но не убедил он в этом Анаксимандра, пусть тот и был его земляком и соратником».

Древний мир был не лишен критического духа. Возьмем, к примеру, Библию, в которой религиозная мысль Вавилонии подвергается жесткой критике: Мардук – «ложный бог», его «дьявольские» жрецы должны быть убиты и т. д. Но между критикой и следованием учению не было золотой середины, даже в поколениях, пришедших после Анаксимандра. Например, великая пифагорейская школа – в этом отношении, безусловно, более архаичная, чем Анаксимандр, – преисполнялась благоговения перед идеями Пифагора, которые не подлежали сомнению. Ipse dixit («Сам сказал») – выражение, которое первоначально применялось к Пифагору и означало, что если Пифагор сделал какое-то утверждение, то оно непременно должно быть истинным.

В промежутке между абсолютным почитанием пифагорейцами Пифагора, Мэн-цзы – Конфуция, Павлом – Иисуса и неприятием тех, кто придерживается иных взглядов, Анаксимандр открыл третий путь.

Очевидно, во-первых, что Анаксимандр почтительно относился к Фалесу, во-вторых, что Анаксимандр в значительной степени опирался на интеллектуальные достижения Фалеса. Тем не менее он не стеснялся указывать на ошибки Фалеса в том или ином вопросе или говорить о том, как теории Фалеса можно улучшить. Ни Мэн-цзы, ни Павел, ни пифагорейцы не понимали, что этот узкий третий путь – самый важный ключ к развитию знания.

На мой взгляд, современная наука во всей ее полноте сформировалась в результате открытия этого третьего пути. Она могла возникнуть лишь на фоне изощренной теории познания, согласно которой истина доступна человеку, но открывается она только постепенно, путем последовательных уточнений. Истина сокрыта, но к ней можно приблизиться с помощью постоянной, почти одержимой практики наблюдения, обсуждения и рассуждения, при которой ошибки никогда не исключаются. Деятельность Академии Платона, очевидно, основана на этой идее. То же самое можно сказать и об Аристотеле и его Лицее. Вся александрийская астрономия выросла из постоянных сомнений в предположениях, сделанных предшественниками[38].

Анаксимандр был первым, кто пошел по этому третьему пути. Он был первым мыслителем, который смог придумать и реализовать на практике то, что является основополагающим методологическим кредо современных ученых: тщательно исследуй труды своих учителей, осмысли их интеллектуальные достижения и покажи, что эти достижения принадлежат именно им. Затем на основе полученных знаний выяви ошибки в трудах учителей, исправь их и тем самым усовершенствуй наше понимание мира.

Вспомним великих ученых современности. Разве не именно так они действуют? Коперник не просто проснулся в один прекрасный день и объявил, что Солнце находится в центре нашей планетарной системы. Он не провозгласил систему Птолемея нонсенсом, который все почему-то принимают всерьез[39]. В противном случае он никогда бы не смог построить новую, действенную математическую модель Солнечной системы. Никто бы ему не поверил, и коперниканская революция никогда бы не совершилась. Вместо этого Коперник был поражен красотой теорий, созданных александрийской астрономией и обобщенных в «Альмагесте» Птолемея, и всецело погрузился в их изучение. Он заимствовал методы Птолемея и убедился в их эффективности. Именно таким образом, исследуя уголки и закоулки птолемеевского труда, он осознал его ограниченность и нашел способы его радикально преобразовать. Коперник приходится «сыном» Птолемею во многих отношениях: его трактат De revolutionibus orbium cœlestium по форме и языку чрезвычайно похож на птолемеевский «Альмагест» – настолько, что можно практически назвать De revolutionibus переработанным изданием «Альмагеста». Безусловно, Птолемей был учителем Коперника, у которого тот перенял все полезные знания. Но чтобы двигаться дальше, Коперник должен был заявить, что Птолемей ошибся – и не просто в каких-то мелочах, а в самых фундаментальных и, казалось бы, подробно аргументированных предположениях «Альмагеста». В ходе долгого и убедительного рассуждения в начале этой своей работы Птолемей пришел к выводу, что Земля неподвижна и находится в центре Вселенной, что, конечно, откровенное заблуждение.

Отношения между Эйнштейном и Ньютоном были в точности такими же. Нечто подобное мы можем наблюдать не только в среде великих ученых: в бесчисленных научных статьях сегодня прослеживаются идентичные отношения к предшествующим им работам. Сила научного мышления проистекает из непрерывной постановки под сомнение гипотез и результатов, полученных в прошлом, и это сомнение точно так же исходит из признания огромной ценности знаний, содержащихся в этих прошлых результатах.

Здесь требуется тонкое равновесие, которое в действительности отнюдь не является чем-то самоочевидным или естественным. По моим наблюдениям, такое равновесие не было достигнуто ни в каких размышлениях, которые были в той или иной форме записаны до наступления нашей эры. Нам известно, когда именно начался этот деликатный процесс, то есть процесс следования по пути учителя и развития его идей посредством критики: он был запущен в момент, когда Анаксимандр занял определенную позицию по отношению к своему