Вы это переварите! Комплексный подход к лечению болезней ЖКТ - Ади Зусман

Эден пришла ко мне в кабинет и села на диван перед моим креслом в клинике. Она была стройной женщиной с застенчивым взглядом и очень миловидным лицом. Бо́льшую часть ее худого тела покрывали татуировки. Она показала мне документы о ее последнем удалении прямой кишки и отметила, что уже пережила пять операций, дважды стояла на пороге смерти и жила со стомой уже несколько лет. Также она пристрастилась к обезболивающему морфину, чтобы облегчать боль, и только недавно приняла решение бросить курить обычные сигареты, хотя делала это много лет до этого момента. О, а еще у нее была «красочная» история случаев психиатрической госпитализации и попыток самоубийства. Она считала, что добилась медицинского равновесия. Жила в основном на кофе, подслащенной воде, чае и лишь небольшом количестве пищи. Она ненавидела и боялась приемов пищи. А еще она ненавидела нутрициологов.

Я сделала глубокий вдох.

– Ладно, но о чем вы хотите попросить меня? – стандартный вопрос, который я всегда задаю, прежде чем подвести итог рассказа пациента.

– Я хочу вырваться из этой петли и снова начать питаться. Я хочу вернуть жизнь, чтобы у моих детей была мать. Но я не знаю, что делать и как это сделать…

На этом этапе у меня был выход. Если бы я тогда умела контролировать свое врачебное эго (каждый врач страдает от жгучего желания спасти мир), то всего того, что произошло в течение следующих трех лет, можно было бы избежать.

Но я не умела.

Под списком целей пациента я записала свои мысли о встрече с Эден: «Диагноз: дефицит веса. Системное воспаление. Отчаяние, слабость, отсутствие мотивации».

Я на словах рассказала Эден о том, что наблюдала в ней:

– Я вижу, что вы страдаете от лишений в целом, не только от недоедания. И под недоеданием я подразумеваю эмоциональное, духовное, ментальное и физическое.

Эден напомнит мне об этой фразе через два года:

– Вы были первым человеком, который увидел и меня, и болезнь. До того момента мы были отдельными сущностями. То, что вы увидели меня такой, запустило цикл выздоровления.

Но тогда, в тот день, мы лишь договорились о терапевтическом плане, как я и делала со всеми пациентами на первой встрече (нам нужно знать, какие действия помогут пациенту добиться поставленных целей). Я предложила, чтобы Эден отправили под присмотр нутрициолога. Я выбрала врача, практикующего китайскую медицину. Эден согласилась, но попросила стать моей пациенткой. На дворе стоял 2017 год, и я все еще соглашалась на такие просьбы. Я наивно решила, что план будет выполнен за несколько сессий, Эден научится правильно питаться и мы дружелюбно попрощаемся, как и происходит с большинством моих пациентов.

К сожалению, она проявляла признаки постоянного ухудшения на каждой сессии. Эден приходила на них сонная после применения наркотиков, и вены на запястьях, которые она резала в моем кабинете, когда я отводила взгляд, пристыдили бы любого пациента в закрытой психиатрической клинике. Она не могла сидеть на стуле или диване, и как правило, опускалась на пол. Я едва могла убедить ее использовать подушку. В итоге я сама сидела на полу рядом с ней. Во время некоторых сессий Эден ложилась на пол, закрывала глаза и отвечала на мои вопросы короткими фразами или вообще молчала. Иногда она устраивала сцены безумной ярости. Другие встречи она начинала с улыбки, а потом закрывалась на несколько минут, сворачивалась, прижимала лоб к коленям и сохраняла эту позицию на протяжении всего приема. Несмотря на это, ей было сложно заканчивать встречи вовремя. Я пыталась предупредить ее заранее о завершении встречи, и она уходила из комнаты, заходила на нашу кухню и возвращались с ножом в руке. В итоге я убрала все ножи из кухни.

Несколько недель спустя, как только я поняла, что эта история окажется сложнее, чем я думала, я услышала звук разбивающегося стекла, когда Эден вышла из моего кабинета.

Я бросилась на кухню и увидела, что она стоит с кровоточащими руками посреди кухни клиники в окружении осколков стекла. Я сделала глубокий вдох, собрала все осколки и сообщила ей, что она должна купить новые стаканы для клиники.

И нет, я не говорила ей об окончании нашей терапии. Что-то внутри говорило мне, что если я «уволю» ее, то стану еще одним звеном в долгой цепочке врачей, с которыми Эден столкнулась в жизни. Что-то внутри требовало, чтобы я продолжала, несмотря на все трудности.

Через неделю, отвлекшись, Эден уронила фотографию в рамке на пол в комнате ожидания. Снова же осколки стекла были повсюду. В этот раз мне пришлось платить за восстановление рамки. Медленно стали пробиваться воспоминания: огромный мужчина, темная комната, маленькая девочка.

В этот раз мне стало ясно, что Эден не способна оставаться в одной комнате с врачами-мужчинами. После того как я несколько раз умоляла ее, она наконец пришла на встречу с нашим практиком китайской медицины. Я не могла пойти вместе с ней, но верила, что он, невероятно опытный врач, справится со сложной пациенткой. Но затем он в ужасе позвонил мне:

– Она безумна! Она сломала вещи в моем кабинете, я не готов ее лечить!

Я поняла, что женщине, страдающей от сложного посттравматического стрессового расстройства (также известного как ПТСР) из-за сексуального нападения, сложно терпеть присутствие мужчины в одной с ней комнате, даже если он врач. Я попросила других врачей, практикующих китайскую медицину, женщин, принять Эден в качестве пациента. Нужно отметить, что Эден с энтузиазмом отправлялась к ним по моей рекомендации, несмотря на то, что клиники находились в других городах. Но оба врача отказались продолжать с ней работать.

Кризис наступил, когда Эден появилась на пороге моего дома поздно ночью. Она постучала в дверь, позвонила в звонок и попросила впустить ее в дом «ради объятия», как она сказала. Признаюсь, в ту ночь я была в ужасе. После недолгих раздумий я позвонила в полицию. Эден забрали двое членов семьи, которые пришли поддержать ее.