Лесная гвардия - Сергей Иванович Зверев

вылетел саквояж аптекаря Дашевского, а уже потом Василич протянул руку сам:

– Давай, лейтенант, подмогни. Ремень сними с него. Потом мне кинешь и тягай.

Общими усилиями все оказались на поверхности. Сорока вцепился в саквояж, с любопытством разглядывая добротную сумку с латунными замками. Канунников с Василичем ухватились за полы пальто и потащили раненого в глубину чащи. Саша старался ступать аккуратно, ногами нащупывая торчащие корни и провалы в толстом ковре из хвои и мха. Но беглец все равно стонал от каждого толчка в своем коконе, на рукавах под ним растекались красные разводы крови, что сочилась из ран.

Пройдя через ручей, а потом по неприметной просеке в густых зарослях, Сорока заметно занервничал и беспокойно предложил:

– В землянку все не влезем. Давайте мы с Александром останемся на карауле. Елизавета осмотрит пострадавшего. Она все-таки медсестра. Хотя ему, конечно, надо бы в госпиталь к настоящим врачам.

Петр Васильевич метнул на особиста раздраженный взгляд, но все же коротко кивнул. Они прошли по просеке, потом в два приема перевалили безвольное тело через природную гряду камней, отчего раненый снова тихо застонал, но так и не открыл глаза.

Рядом с тесным кругом деревьев Романчук мягко опустил на землю свой край пальто:

– Иди, лейтенант. Лиза его посмотрит. Я сообщу.

Сорока потянул Сашку за рукав обратно за каменный забор:

– За мной. У нас есть пункт наблюдения. Удобное дерево, с него даже крыши лагеря видно.

Они пошли петлять по густому сосняку, по рыжим иголкам, продираясь сквозь широкие колючие лапы.

Оставшись наедине с энкавэдэшником, Канунников не выдержал:

– Олег Гаврилович, вы ведь мне не доверяете? Даже сейчас сделали все, чтобы я не смог увидеть, где расположено укрытие. Как же так, я ведь советский офицер, такой же гражданин, как и вы. А вы из-за тряпок, из-за одежды мне не верите…

Сорока прищурился:

– Александр, вы на моем месте тоже бы в каждом подозревали провокатора. Посудите сами, мы кое-как спаслись от наступающих немцев. В лесу уже третью неделю прячемся, думаем, как выйти к своим, от каждого шороха вздрагиваем, и вдруг появляетесь вы. Одеты, как зажиточный пан, никаких документов нет. Рассказываете какие-то сказки о побеге из концентрационного лагеря. Мы ведь ходили туда с Петром Василичем на разведку: убежать из лагеря нереально. По периметру часовые, колючая проволока, собаки, стена высотою в два метра. Ну не может обычный человек оттуда выбраться.

Александра затрясло, он остановился и хрипло выдавил:

– Не может. Только там были сотни людей. Они все пошли на смерть, пожертвовали собой, чтобы отвлечь охрану, замкнуть цепь и дать шанс немногим выжить. Поэтому у меня получилось сделать невозможное!

Сорока испуганно начал озираться и приложил палец к губам – тише! Прошептал не то с укоризной, не то с упреком:

– Из-за этого лагеря мы и сидим на местном болоте.

– Готовите нападение на концлагерь? – удивился Александр. – Я знаю, как расположены вышки, прожекторы по периметру. Правда, колючая проволока под напряжением. Но ее можно замкнуть – мы так и сделали. Я смогу нарисовать схему лагеря. Расписание охраны, в какой момент включается освещение, меняются посты.

Сорока удрученно махнул в ответ рукой:

– Бесполезно это. Глупая затея. Нас четверо, вы – пятый, хотя Елизавету и Игоря можно не считать. Женщина и подросток – считай, обуза, а не помощь. Теперь еще вот вы и тяжелораненый добавились. С таким отрядом какие диверсии! Глупость, бред. Петр Васильевич каждый день проводит вылазки к территории лагеря, распорядок мы и сами выучили, только… – особист метнул осторожный взгляд в чащу, где среди корней скрывался вход в подземное убежище, – …никаких подвижек. Без оружия, вдвоем или втроем с тюремной охраной не справиться. Никого мы не освободим. Только сами сгинем. Наше спасение – это железная дорога на восток. Ведь понятно, что только так можно добраться до границы. Вермахт все эти составы тащит через Польшу к границе с СССР. До своих можно добраться за неделю, а потом сражаться против фашистов.

Александр почти не видел собеседника, стоял, прислонившись к огромной сосне. Хотя по набирающему горячую досаду шепоту услышал, что осторожный энкавэдэшник не в силах сдержать внутреннее раздражение. Обволакивающий бархат его голоса превратился в звенящий металл:

– А мы торчим здесь. Потому что Романчук бредит идеей освободить узников лагеря. Понимаю, у них трагедия, горе. Когда нас окружили, мы вырвались из кольца, а его дочка не успела – немцы захватили. Поэтому мы торчим на этом болоте, прямо под носом у фрицев. Я понимаю, Елизавета – мать и женщина, но Петр Васильевич – опытный кадровый военный. Командир, коммунист. Он же должен понимать, что мы не сможем остановить машину смерти. Спасаться надо тем, кто остался на свободе. К своим идти. Мы там нужнее, вместо этого время теряем на фантазии! Они даже не знают точно, жива ли еще девочка!

Сорока внезапно замолк: между деревьями показалась темная, тонкая, как веточка, фигурка. Это была Елизавета. Лицо ее окаменело от горя, волосы с седыми прядями собраны в строгий пучок. Глухой голос позвал:

– Саша, это ведь вы, да?

Канунников с усилием сделал несколько шагов. Голова кружилась после удара, а тело до сих пор не слушалось от накрывающих приступов слабости.

Когда он подошел ближе, заметил: Елизавета оказалась ему ростом едва ли по плечо. Ей пришлось запрокидывать голову, чтобы заглянуть в лицо лейтенанту. На него смотрели большие темные глаза, женщина выглядела крайне измученной, до того осунулось ее лицо, запали щеки и опустились грустной скобкой губы. Она со вздохом кивнула в сторону валунов, которые закрывали поляну с подземным убежищем.

– Я вытащила пулю, зашила рану. Хороший у вас запас лекарств в саквояже. – Помолчала, подбирая слова. – Остается ждать. Если через сутки лихорадка спадет, есть шанс, что он выживет. Долго пролежал в холоде, раны глубокие. Надеюсь, до заражения крови не дойдет, обойдется и без воспаления легких. Организм молодой, может выкарабкаться. У нас нет антибиотиков, шприцов, не знаю, как еще помочь. Простите, из-за раненого внутри убежища места почти не осталось. Но мы что-нибудь придумаем. Пока еще не сильно холодно, можно ночевать на улице. С теплыми вещами у нас плохо, убегали от фашистов в чем были. Мох, еловые лапы накидаем. Петр сказал: попытается вырыть еще одну землянку. Только это долго, нет лопат, нет ножей. Ничего нет…

– Ничего, главное, что мы вместе. Так легче. Я что-нибудь придумаю. – Александру очень хотелось сделать что-то для этой женщины, хотя бы на секунду оживить ее окаменевшее от горя лицо.

Тут же его поддержал бас дяди