Хроники разведки. Мир между двумя войнами. 1920-1941 годы - Александр Юльевич Бондаренко

Во втором случае использовался дипломатический паспорт — прекрасный приём для того, чтобы избежать досмотра. Вопреки распространенному мнению, что только дипломаты ездят с дипломатическим паспортом, каждое правительство время от времени выпускает особые паспорта для поездок других лиц, не являющихся дипломатами. Советское правительство широко пользовалось этими возможностями как перед войной, так и во время войны…

Перевозка морем была третьим способом переправки секретных материалов в Россию. Советские моряки в американских портах не встречали затруднений, забирая с собой на борт поклажу. Более того, в Вашингтоне и Нью-Йорке советским агентствам выдавались экспортные лицензии на вывоз товаров в Россию, они использовались для тех грузов, которые должны были проходить через таможню. Это было очень простым способом отправить груз с фальшивым ярлыком, например радарное оборудование под видом автомобильных моторов и т. д…

Четвёртым способом была переправка самолётом». (Но это уже будет несколько позднее, с 1942 года.)

А вот то, что в советском консульстве работает передатчик, ФБР обнаружило только летом 1943 года, информация попала в прессу — и на всякий случай его работа была свёрнута.

Однако ещё весной 1941 года по нью-йоркской резидентуре был нанесён очень серьёзный удар: 5 мая был арестован и заключён в тюрьму резидент Гайк Овакимян. В предвоенное время (повторим ещё раз: в том, что война с гитлеровской Германией неизбежна, сомнений ни у кого не было) Центр настоятельно требовал соответствующей информации от работавших «в поле» разведчиков. Но после всех произошедших «чисток» и прочих тому подобных мероприятий резидентурам не хватало работников, а работникам — опыта. Вот почему людям опытным приходилось работать буквально на пределе возможностей, что неизбежно приводило к негативным последствиям.

«В отдельные дни Овакимяну приходилось проводить до десяти встреч с различными агентами, и он возвращался домой полностью измотанным. Это неизбежно притупляло бдительность. В начале 1941 года Овакимян был задержан американской контрразведкой во время получения документов от агента “Октана” и оказался в тюрьме. Агент, с которым резидент работал, проявил малодушие: во время одного из приступов мучительного страха он явился в ФБР и признался во всём».

В общем, была осуществлена обыкновенная «подстава»: на встречу с разведчиком агент привёл контрразведку, в результате чего Овакимян был взят с поличным. Правда, перед американским судом советский резидент должен был предстать по обвинению «в нарушении закона о регистрации иностранных граждан» — но это обычные «игры», связанные с разведкой. Как известно, кошку далеко не всегда называют кошкой — и на то есть свои весьма уважительные причины.

После этого серьёзнейшего провала исполнять обязанности резидента стал «П. П. Пастельняк, солидный мужчина лет сорока пяти. У него было мужественное, изрытое оспинами лицо с глубоко посаженными тёмными глазами. Человек он был сугубо военный: службу начал в пограничных войсках, а затем перешёл на контрразведывательную работу. В 1938—1939 годах его направили руководителем группы по обеспечению безопасности в советском павильоне на Всемирной выставке в Нью-Йорке. Английского языка он почти не знал. После закрытия выставки его оставили в резидентуре. В апреле 1941 года он был назначен исполняющим обязанности резидента. Будучи военным, Павел Пантелеймонович любил дисциплину, и прежде всего подчинение, или, как он изъяснялся, субординацию», — вспоминал Александр Феклисов.

«Виктор Лягин»

В конце этого года или в начале 1941-го Маклин передал в Москву мобилизационные планы Германии и Италии, сведения о производственных мощностях немецких военных заводов. Эти документы гораздо точнее любых политических деклараций свидетельствовали об агрессивных планах так называемых «стран Оси». В первой половине 1941 года он же переслал советской разведке ещё ряд документов, свидетельствовавших о неизбежности нападения гитлеровской Германии на СССР, — в том числе оперативные планы по разгрому вермахтом войск Красной армии. В то время он получил доступ к материалам, исходящим из военного бюро Кабинета министров, координировавшего вопросы ведения войны. К тому же к Маклину по роду его деятельности поступали документы из Генерального штаба, переписка Форин Офис с его заграничными представительствами и министерствами иностранных дел и правительствами других государств. Особый интерес представляла переписка с Вашингтоном и с разного рода «правительствами в изгнании». Благодаря работе британского дипломата советская разведка имела возможность знакомиться с перепиской Черчилля с Рузвельтом и другими главами государств и правительств, с перепиской министра иностранных дел Идена с английскими послами.

«Ким Филби»

В «Личном листке по учёту кадров», заполненном, как мы помним, 12 сентября 1951 года, указано также, что в январе — феврале 1941 года Фитин побывал в «спецкомандировке» в Турции. Что, как и зачем — опять-таки неизвестно, мы можем только догадываться.

Ведь если почти до конца 1938 года, пока у власти в сопредельном государстве находился Мустафа Кемаль Ататюрк, Турция занимала лояльную позицию по отношению к СССР и между нашими странами развивались добрососедские отношения, то после кончины первого турецкого президента новое руководство страны стало всё больше склоняться к сотрудничеству с фашистской Германией. В начале 1930-х годов советская разведка в Турции имела достаточно хорошие позиции. Основными задачами резидентуры были: работа по белоэмигрантским и антисоветским националистическим организациям — ведь через Турцию в своё время пролёг один из основных путей исхода из России и многие наши бывшие соотечественники так и остались на турецкой земле; проникновение в иностранные спецслужбы, что обусловливалось тем, что Турция, как и соседние Иран и Афганистан, являлась одним из мировых «шпионских перекрёстков»; ну и третьей задачей считалось получение политической информации из этого неспокойного региона — и тут уже ничего объяснять не нужно.

Как и в других местах, резидентура в Стамбуле понесла немалые потери: в конце 1930-х годов в ней работали один-два сотрудника. Теперь, в преддверии германской агрессии, нужно было восстанавливать разведывательные позиции, возрождать ослабленную агентурную сеть. Вполне возможно, что Павел Михайлович приезжал именно для этой работы. Не исключаем также и того, что с территории Турции он мог без особых проблем посетить какие-то другие сопредельные государства...

Конечно, нам очень трудно судить, насколько была нужна и оправданна эта зарубежная командировка, но нельзя забывать и такой момент: очевидно, что большинство сотрудников 1-го управления выезжали за рубеж в длительные или краткосрочные командировки. Если же начальник управления ни разу не работал, как говорят разведчики, «в поле» и имеет чисто теоретические представления и познания, то вряд ли у него может установиться должное взаимопонимание с коллективом. Неизбежны и конфликты, когда начальник — уж так ему положено по должности — будет прорабатывать подчинённого за какие-то ошибки или недочёты в его работе «на холоде», а сотрудник в ответ станет как минимум думать про себя: «А ты сам там был? Чего ты в этом деле понимаешь!» Иной же и вслух это выскажет, и возразить будет нечего... Поэтому вполне возможно, что в Турцию Павел Фитин ездил прежде всего для необходимого самоутверждения, приобретения личного опыта. Не исключаем и того, что после Германии и Турции в перспективных планах его могли быть Япония и США, чтобы познакомиться со всеми регионами. Но тут помешала война...

Предположений делать можно много, однако, как мы сказали, в «Личном листке» имеется только такая лаконичная запись: «1941.I.—1941.II. Турция. Спецкомандировка». И ничего более!

«Фитин»

Когда Кернкросс стал секретарем лорда Хэнки, Уинстон Черчилль уже пришёл к власти. Хэнки, бывший министр без портфеля в правительстве Чемберлена, несколько утратил своё влияние, но продолжал оставаться главной фигурой в секретной службе. В своё время он составил для Чемберлена очень важный отчёт о состоянии британских служб контрразведки, разведки и расшифровки кодов. В этом докладе Хэнки предложил провести ряд реформ и создать совершенно новую службу — диверсионно-подрывную (Исполком специальных операций).

Параллельно с работой в секретной службе Хэнки председательствовал по крайней мере