Итальянский поход Суворова: взгляд из Италии - Коллектив авторов

В тот драматический для французов момент командование армии принял 36-летний честолюбивый генерал Жан-Виктор Моро[55]. Однако французские оккупанты, при известии о быстром наступлении «старого скифа», как они прозывали Суворова, бежали из Милана – вместе с командующим армией Моро[56].

О том, как действительно был взят Милан, существует интересное свидетельство из первых рук, казачьего атамана Андриана Денисова, которого 17 апреля ст. ст. на подходе к городу Суворов словесно командировал к австрийцам. Те испросили у атамана письменный приказ, но он, не решаясь беспокоить фельдмаршала, не вернулся назад к Суворову, а отправился с казаками к городу. Высланная им к городским воротам команда Миронова обнаружила, что французы бежали (часть гарнизона засела в Кастелло Сфорцеско) и что «все жители с дружеским расположением на казаков смотрят»[57]. «Решился я занять город» – сообщает в своих записках атаман, пригласивший к воротам бургомистра («господина президента») и сказавший ему «учтиво, но с тоном победителя, что получено приказание занять Милан. <…> Мы с ним уговорились, что я через час буду входить в город и сверили для сего свои часы». В итоги ключи от Милана принял всё тот же Денисов, а австрийцы, которым он послал рапорт о сдаче города, заявили, что устали и пришли, во главе с Меласом, в ломбардскую столицу лишь на следующий день. Атаман пишет, что при этом «я его, не слезая с лошади, обнял, но старик Мелас при сем случае упал со своей лошади».

Очевидно, что Суворов тактично соблюл тут политкорректность – Милан и Ломбардия были австрийской вотчиной, и успех русского оружия служил австрийской реставрации и легитимности. Впоследствии общим местом стало занятие Милана именно австрийцами, хотя более информированные источники сообщают, что первыми «проникли» казачьи отряды.

Миланцы приветливо, даже восторженно встречали русско-австрийское войско: республиканцы, адепты марионеточной Цизальпинской республики, и французы вели себя развязно и успели разочаровать горожан, да и как меланхолично писал тогда один современник, «обыватели всегда рады новым ярким событиям»[58]. Республиканцы оскорбляли чувства верующих, глумились над святынями, закрывали религиозные учреждения. Французы, перед тем как покинуть Милан, опустошили городскую казну и вне очереди, досрочно, собрали с горожан ежегодный налог.

Живописных казаков прозвали «русскими капуцинами» из-за пышных бород. Суворов, как вспоминали очевидцы, вел себя, как обычно, весьма экстравагантно – христосовался с итальянцами (вход пришелся на православную Пасху), объясняя им – на итальянском, которым владел, – что идет «возвращать католическую веру». Показательно, что он смещает тут акценты – из области военно-политической (помощь союзникам-австрийцам), в область духовную, религиозную.

Примерно то же самое, возвращение католической веры, ощущали представители Миланской Церкви.

Накануне торжественного входа в Милан, 17 апреля ст. ст., Суворова принял в своей резиденции в Монце архиепископ Филиппо Мария Висконти (1720–1801), поблагодаривший за освобождение Ломбардии. После триумфального марша русской армии по городу 18 апреля был отслужен в кафедральном соборе благодарственный молебен «Te Deum», как это делалось прежде в Удине и Вероне. Архиепископ – полный тезка последнего правителя Милана из рода Висконти – в то время уже был 80-летним старцем. На миланскую кафедру он взошел по личному выбору австрийского императора, и в целом, естественно, проводил проавстрийскую политику. Был известен как талантливый проповедник и меценат. Торжественно встретив союзников, при возвращении французов монсиньор был вынужден бежать из родного города. (Однако в последние месяцы перед смертью оккупанты дозволили ему вернуться на кафедру).

Перед тем как отправиться в Дуомо, на торжественный молебен, Суворов посетил храм Сан Джорджо аль Палаццо (виа Торино, № 56), помолиться св. Георгию Победоносцу, небесному покровителю христолюбивого воинства, особо им чтимому[59]. Согласно городскому преданию, полководец, войдя в храм, опустился на колени и поцеловал пол, а затем на коленях подполз к алтарю, где долго и истово молился. Городские предания позднее развивались, и в Милане рассказывают малоубедительную историю, что якобы полководец въехал в храм верхом на лошади…

В честь Суворова и союзников видный местный композитор Амброджо Минойя (1752–1825), позднее – директор миланской Консерватории, написал, на стихи Лоренцо Чичери, торжественную кантату, стихи которой, в рукописи, удалось обнаружить в архиве Консерватории. Ее исполнил 25 мая 1799 г., уже после ухода из Милана Суворова, в «Ла Скала» тенор Винченцо Алипранди. Правда, спустя шесть лет тот же композитор Минойя сочинил кантату в честь Наполеона и его коронации «железной короной» в Милане…

Фельдмаршал Суворов остановился, в Палаццо Бельджойозо, всего на три дня, с 18 по 20 апреля ст. ст., – впереди был поход далее на запад, в Пьемонт, и новые победы.

Особняк Бельджойозо, постройки Пьермарини, одно из самых видных строений в Милане в стиле неоклассицизма, господствует на одноименной площади. В течении веков он принадлежал одному из самых видных северо-итальянских родов Бельджойозо, выдвинувшихся в местной истории еще с XIV в. и давших многих полководцев, политиков, дипломатов, меценатов.

В середине XVIII в. Антонио Барбиано ди Бельджойозо получил от императора Иосифа II титул князя Священной Римской империи за верную службу трону. Его сын, князь Альберико XII (1725–1813), и принимал в Милане в конце апреля 1799 г. полководца Суворова. Опять-таки, как и монсеньор Висконти, это – проавстрийский представитель городской элиты. Один из самых блестящих миланцев той эпохи, князь Альберико XII являлся императорским советником, кавалером Орденов Золотого Руна и Железной Короны, первым префектом художественной Академии Брера, покровителем литераторов и художников. Взяв в жены представительницу другого блестящего северо-итальянского рода, Анну Риччарду д’Эсте, он присоединил ее фамилию к своей: в такой форме она и появилась на фронтоне миланской родовой резиденции.

В литературе упоминался, с легкой руки военного историка графа Д.А. Милютина, альтернативный миланский адрес Суворова – Палаццо Кастильоне, однако еще в 1903 г. французский военный историк Эдуар Гашо [Edouard Gachot] в своей монографии «Суворов в Италии» («Souvarow en Italie»)[60] разъяснил ошибку и прямо указал на Палаццо Бельджойозо – ради этого уточнения Э. Гашо специально ездил в Милан. Вместе с тем возникало новое затруднение – в Милане в настоящее время существуют три здания, имеющие принадлежность к семье Бельджойозо. Однако вне сомнений, что Суворов останавливался именно в особняке на одноименной площади: это – родовой, фамильный особняк, отмеченный гербом, своего рода официальная резиденция княжеской семьи, в то время как два других здания даже не именовались «palazzo», а иначе – «вилла Бельджойозо»[61], и «дом (casa) Бельджойозо».

Существует еще один курьезный суворовский след в миланском городском убранстве.

В центре прекрасного Палаццо дей Джуреконсульти, где прежде стояла