Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин

кавалерийских бригад, 600 танков и 1900 самолётов[291]. Аналогично считал заместитель наркома обороны М.Н. Тухачевский, писавший в докладной записке К.Е. Ворошилову 25 февраля 1935 г.: «Оценивая польско-германские силы, необходимо учитывать, что вряд ли Германия и Польша выступят против нас без участия в войне Японии. Необходимо поэтому независимо от западных фронтов, предусмотреть на Дальнем Востоке силы, необходимые для самостоятельной борьбы с японской армией»[292].

Оккупация Японией северо-востока Китая и опасения по поводу возможного нападения Польши, Румынии, Финляндии и стран Прибалтики обусловили принятие советским руководством в 1933–1935 гг. программы скачкообразного роста Красной армии во второй пятилетке, благодаря которому механизированные войска стали бы её основным элементом в боевых операциях, численность авиации выросла в 3 раза, артиллерия перешла на механическую тягу, а стрелковые войска были моторизованы, усилены артиллерией, танками и средствами радиосвязи[293].

Поставленные цели были достигнуты. Численность самолётного парка Красной армии с 1933 по 1938 г. возросла в 2,8, танков – в 4,1 раза[294]. Активно формировались механизированные и тяжелобомбардировочные корпуса, в основу стратегии легла теория «глубокой операции» (1933). Кроме того, в 1935 г. РККА перешла на единый кадровый принцип комплектования войск, благодаря чему доля дивизий этого типа в течение года увеличилась с 25 до 77 %.

Отчётливее всего процессы модернизации армии проявились на Дальнем Востоке. С 1933 по 1938 г. число дислоцированных за Байкалом стрелковых и кавалерийских дивизий возросло в 1,5, а самолётов и танков – в 4 раза. В 1934 г. в Забайкалье был переброшен 11-й механизированный корпус, в мае 1935 г. там же образован самостоятельный Забайкальский военный округ. В результате к 1935 г. по численности личного состава, танков и авиации ОКДВА превзошла все сухопутные войска Японии, что позволило ей в случае начала войны успешно вести оборону и наступление даже в условиях прекращения подвоза резервов с запада по Транссибу[295].

Прямым следствием усиления советских войск на Дальнем Востоке и в Забайкалье стал рост численности центрального аппарата военной разведки Японии за счёт расширения штатов русского отделения в 1,5 раза. При этом организация Разведуправления в 1932–1936 гг. оставалась неизменной:

Начальник РУ ГШ

Состоящие в распоряжении начальника РУ ГШ офицеры

5-й отдел (западный):

1-е отделение (США),

2-е отделение (СССР),

3-е отделение (Европа),

4-е отделение (аналитическое),

6-й отдел (китайский):

5-е отделение (шифровальное),

6-е отделение (китайское),

7-е отделение (топографическое)[296].

Таблица 4

Динамика численности центрального аппарата 2-го управления Генерального штаба Японии в 1931–1936 гг.[297]

Инициатива усиления разведывательной работы против СССР исходила от европейских резидентур: 15 мая 1932 г. военные атташе в СССР, Латвии, Польше и Турции направили руководству военной разведки совместный проект расширения разведывательной деятельности на советском направлении, предусматривавший увеличение штатов русского отделения РУ ГШ до 16 человек, создание восточноевропейского разведцентра во главе с военным атташе в Варшаве, учреждение должности ПВАТ в Польше и включение оперативных сотрудников в состав японских консульств в Сибири и на Дальнем Востоке[298].

Необходимость усиления оперативных позиций японской военной разведки в СССР отмечал в своём докладе в Варшаву и тесно контактировавший с ней польский военный атташе в Токио майор Хенрик Флояр-Райхман. 3 апреля 1932 г. он писал: «В целом, японская разведка на территории Сибири и Дальнего Востока является слабой, японцы подтверждают это и сожалеют по этому поводу. Сведения, присылаемые японскими консулами из Владивостока, Хабаровска и Новосибирска, представляют собой пространные и некомпетентные сообщения. Как меня проинформировали в Генеральном штабе [Японии], даже в нынешней ситуации, из-за невозможности договориться с МИД, как раньше, так и сейчас Генеральный штаб не имеет в тех консульствах своих офицеров». Флояр-Райхман отмечал отсутствие успехов у харбинской миссии в проведении разведки в Сибири, поэтому констатировал, что японский Генштаб в получении информации о Советском Союзе опирался на свои резидентуры в Вене, Риге и в значительной степени на военного атташе в Турции подполковника Иимура Дзё[299].

Часть майских предложений была реализована сразу. Летом 1932 г. Генеральный штаб по согласованию с МИД сумел ввести в состав японских консульств в Хабаровске, Владивостоке и Новосибирске трёх офицеров разведки под прикрытием должностей младших секретарей[300]. Круг решаемых ими задач определялся военной специализацией резидентов – капитан авиации Кумабэ Масами отслеживал из Владивостока переброску авиационных частей на приморское направление, выпускник Инженерно-артиллерийской школы капитан Фукути Харуо («Фудзии») наблюдал из Хабаровска за строительством укреплённых районов и концентрацией сухопутных войск вдоль границы с Маньчжурией в Приморье и Приамурье, а майор Фукабори Юки координировал разведку в Сибири с позиции Новосибирска.

Другими опорными пунктами японской военной разведки на Дальнем Востоке и в Забайкалье стали консульства Маньчжоу-Го. По межгосударственным соглашениям, зимой 1932/33 г. открылись маньчжурские генеральное консульство в Чите и консульство в Благовещенске в обмен на продолжение деятельности советского генерального консульства в Харбине и учреждение вице-консульства в Дайрэне. По квотам маньчжурского МИД резидентам ГШ выделялись должности вице-консула читинского консульства и управляющего делами благовещенского консульства, на которые были назначены капитаны Окоси Кэндзи («Ямамото Сабуро») и Ябэ Тюта («Ямадзаки Тю»)[301].

Хотя все резиденты в японских и маньчжурских консульствах на Дальнем Востоке, в Сибири и Забайкалье числились за ГШ, фактически они подчинялись командующему Квантунской армией, который определял круг решаемых ими задач и объём выделяемых средств по статье «Секретные расходы»[302].

В последующие годы к указанным разведорганам добавились резидентура в Одессе, которую в декабре 1934 г. под прикрытием должности младшего секретаря японского вице-консульства возглавил капитан Комацу Мисао, и резидентура в Александровске-Сахалинском во главе с капитаном Амано Исаму («Сато Дзиро»), официально зачисленным в сентябре 1936 г. в штат дипломатической миссии младшим переводчиком.

Что касается создания восточноевропейского разведцентра, то в июле 1932 г. военный атташе в Польше подполковник Хата Хикосабуро был назначен по совместительству ВАТ в Румынии, сконцентрировав в своих руках руководство агентурной разведкой в европейской части СССР, а его помощником стал военный стажёр в польской армии капитан Усуи Сигэки[303]. Однако в полноценный руководящий орган варшавская резидентура не превратилась: в соответствии с утверждённым 6 октября 1932 г. начальником ГШ «Планом подрывных операций», за руководство диверсиями с позиций Европы и Турции отвечал военный атташе во Франции, в подчинение которого с началом войны с Советским Союзом переходили разведывательно-диверсионные резидентуры в Великобритании, Франции, Германии, Голландии, Австрии, Финляндии, Эстонии, Литве, Польше, Румынии, Турции, Иране и Афганистане в составе 18 офицеров[304].

Необходимо отметить, что появление на свет этого документа, содержавшего перечень мер на случай войны с СССР, Китаем и США, свидетельствовало о серьёзной обеспокоенности японских военных кругов перспективой вооружённого столкновения с Москвой