Заморский тайник - Александр Александрович Тамоников

И вот, наконец, дело сдвинулось с мертвой точки – причем самым неожиданным образом. На восьмой день безуспешных розысков, ближе к вечеру, когда уже начинало темнеть, в кабинете Прилепского раздался телефонный звонок. Здесь же, в кабинете, находилась и вся команда Прилепского – предстояло очередное безрадостное подведение итогов.

Прилепский устало поднял трубку.

– Слушаю.

– Мне нужен подполковник Прилепский, – сказал мужской голос в трубке.

– Я самый и есть, – произнес Прилепский. – А вы кто?

– Я по поводу икон, – сказал голос в трубке. – Тех, которые были украдены и которые вы ищете.

– Вот как, – после короткого молчания произнес Прилепский. – Значит, по поводу икон…

Все четверо помощников, услышав слово «иконы», навострили уши.

– Да, – сказал голос в трубке. – Я хочу с вами встретиться. Мне нужно вам кое-что сообщить… Желательно сегодня. Завтра я не смогу…

– Я понял, – сказал Прилепский. – Через полчаса на Киевском вокзале. Я буду на машине. Марка – «Жигули»-«шестерка», цвет – фиолетовый… Подойдете к машине. Вы будете один?

– Да, один. Но и вы должны быть один.

– Хорошо, – коротко сказал Прилепский. – Итак, через полчаса на Киевском вокзале.

– Ну? – хором спросили помощники, когда Прилепский положил трубку.

Подполковник вкратце передал суть телефонного разговора.

– Думаете, клюнула рыбка? – спросил Денис Монахов.

– Черт его знает, – Прилепский пожал плечами. – Может, мы и вправду, сами того не подозревая, напали на след. И тут два варианта развития событий. Либо кто-то и впрямь хочет поделиться с нами какой-то ценной информацией, либо наоборот – кто-то хочет сбить нас с верного следа. Вбросить ложную информацию, да такую, чтобы мы в ней безнадежно запутались. Думаю, что в равной мере может быть и то, и другое.

– А может, они хотят нас подкупить? – предположил Иван Котик. – Как того сторожа с профессорской дачи.

– Ну да, – иронично произнес Прилепский. – И все, что мне остается – это прихватить с собой мешок побольше. Чтобы в него влезло как можно больше денег. Что-то я сомневаюсь в таких перспективах.

– А вы что же – собираетесь ехать на встречу один? – удивленно спросил Антон Рябко.

– Сам же слышал – таков уговор, – ответил Прилепский. – И это не тот случай, когда уговор можно нарушить. Так что поеду один.

– Уговор – это, конечно, дело святое, – согласился Рябко. – Но почему бы нам не понаблюдать за вами издалека и со стороны? У нас имеется и другая машина…

После короткого спора решили, что и впрямь понаблюдать со стороны не помешает. А то ведь мало ли что? Речь, как ни крути, пойдет о больших деньгах, а где большие деньги – там всякое может быть.

Ровно через полчаса Прилепский был уже на месте. Его четверо помощников – тоже. На привокзальной площади стояли и сновали множество машин, и потому укрыться в этом круговороте не составило особого труда. Да и кто обратил бы внимание на потрепанный «Москвич», на котором приехали оперативники? Тут таких «Москвичей» было не счесть.

– Здравствуйте! Это я вам звонил. – Какой-то парень наклонился к полуоткрытому окошку «Жигулей».

Подполковник молча открыл дверцу со стороны переднего пассажирского сиденья, и парень тотчас же сел в машину. Был вечер, на привокзальной площади уже горели фонари, их свет проникал внутрь машины, и в этом свете Прилепский внимательно рассмотрел своего неожиданного пассажира ли, собеседника ли – пока непонятно было, кто же он и что ему от Прилепского надо. А рассмотрев, Прилепский мысленно присвистнул: по приметам этот парень был похож на одного из тех предполагаемых воров-взломщиков, которые украли четыре иконы и вдобавок убили человека. Даже очень похож. Однако приметы – дело неверное, и потому Прилепский воздержался от каких-либо конкретных выводов.

– Я – Прилепский, – сказал сыщик. – Могу показать документы.

– Не надо, – усмехнулся парень. – Я и без того знаю, что вы – Прилепский.

– И откуда же? – поинтересовался сыщик.

– В последнее время вы наделали столько шуму в Москве! Скажем так, в некоторых московских кругах. Как же вас не знать? Мне даже вас представили – вот, говорят, тот самый Прилепский… Издалека, конечно, представили…

– И вы захотели со мной познакомиться поближе?

– В принципе так и есть.

– Для чего?

– Вы задали не тот вопрос, – усмехнулся парень. – Для начала вы должны были спросить – кто я такой.

– Ну хорошо… – Прилепский усмехнулся. – Кто вы такой?

– Вы ищете украденные иконы, не так ли? Четыре старинные иконы… И, как я понимаю, тех, кто их украл.

– Все правильно. Ищу. И сами иконы, и воров. И убийц.

– Ну так я и есть тот самый вор, – спокойно и, как невольно показалось Прилепскому, отрешенно произнес парень.

Чего-чего, а таких слов от парня Прилепский не ожидал. Не ожидал, потому что где такое видано, чтобы вор и, возможно, даже убийца добровольно сознавался в столь тяжких грехах? Нет, конечно же, бывало и такое. Но большей частью лишь в случаях, когда сыщики в буквальном смысле наступали вору на пятки, он понимал, что деваться некуда, и, как это называется у воров, начинал «играть в сознанку». То есть добровольно сознавался в содеянном, пытаясь таким образом выторговать для себя какие-то поблажки, уступки со стороны сыщиков и в конечном итоге – меньший для себя срок. Но тут дело было совсем другое. Никому ни на какие пятки Прилепский не наступал, у него пока не было реальных подозреваемых, он просто не знал, в какую сторону ему кидаться, чтобы подозреваемые нарисовались, – и вот на тебе! Является какой-то тип, который заявляет, что он и есть тот самый, кто украл все четыре иконы.

И хочешь этому верь, а хочешь не верь. Прилепский пока не верил. У него не было оснований, чтобы поверить.

– Я вижу, что вы мне не верите, – усмехнулся парень.

– Пока не верю, – сказал Прилепский. – А ты бы на моем месте – поверил бы?

– Пожалуй, что нет, – ответил парень. – Я бы затребовал доказательства.

– Вот и я тоже, – сказал Прилепский. – Я тоже хочу услышать доказательства.

– Убивать я вас не собираюсь, – сказал парень. – Для этого необязательно садиться к вам в машину. На расстоянии это делать сподручнее. Говорю чисто теоретически, потому что я не убийца. Я вор. Я хороший вор – профессионал.

– Ну, это не доказательства. – Прилепский передернул плечами. – Это – всего-навсего слова. Пустые слова.

– Да, конечно, – согласился парень, помолчал и спросил: – Какие доказательства вас устроят?

– Ты сказал, что украл четыре иконы – так? – Прилепский внимательно глянул на парня.

– Да.

– Тогда расскажи мне в подробностях – как, где и когда это случилось. Я тоже имею представление об этих подробностях. Если твои подробности совпадут с моими подробностями – вот тогда я тебе поверю. Да, и не забудь про старика-старовера.

– Старик-старовер… – тихо произнес парень и горестно скривил лицо. – Вы, наверно, не поверите, но это он заставил меня прийти к вам и во всем сознаться. Мертвый – а заставил. Хотя это и не я его убил… Убил его другой человек – при мне. А впрочем, какая разница? Я ведь мог его спасти, того старика… Не допустить, чтобы его – ножом… Но, как видите, не спас. Так что в каком-то смысле это я его убил. Хотя и чужой рукой.

Прилепский понимал своего собеседника. Парню надо было выговориться, облегчить душу. Такое бывает. Даже с самыми закоренелыми преступниками. В конце концов, преступники тоже люди. А любому человеку хотя бы единожды в жизни хочется покаяться. Перед кем-нибудь выговориться. Снять таким образом тяжкий груз с души. Должно быть, такое желание подступило и к парню, который сидел сейчас в машине Прилепского. Прилепскому как сыщику не раз приходилось выслушивать такие то ли признания, то ли исповеди.

– Этот старик до сих пор у меня перед глазами, – сказал парень. – И днем, и ночью. Ночью – так вообще… Нет, он ничего мне не говорит, не осуждает меня и даже, кажется, не держит на меня зла за то, что… Он просто приходит ко мне и молча на меня смотрит. И все. Знаете, уж лучше бы он говорил. Хоть что-то… Ругался бы, укорял… Но он только молчит и смотрит на меня. Иногда мне кажется, что я схожу с ума. А может, уже и сошел… Но дело не в этом, это было бы даже хорошо, если бы я свихнулся. По крайней мере, все было бы понятно. Но в том-то и дело, что это, наверно, не сумасшествие, а… Я не знаю, что это такое. Может, вы знаете?

– Может, и знаю, – ответил Прилепский. – Да ты и сам это знаешь – разве нет? Просто не хочешь в этом самому себе признаться. Боишься. Надеешься, что сошел с ума.

– Да, наверно, – согласился парень. – Боюсь,