Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин

армии[240]. Однако появление нового разведоргана у границ Забайкалья диктовалось не усилением агентурной разведки против СССР, а повышенным интересом Токио к антикитайскому движению за независимость Хулун-буира.

Инициативы харбинской миссии и командования Квантунской армии по расширению разведывательной деятельности в СССР и Маньчжурии обуславливались в первую очередь активизацией советской политики экспорта революции в Китай во второй половине 20-х гг. В июне 1925 г. в докладе «О советском коммунистическом движении в Китае» Генштаб констатировал прямое участие Москвы в организации «часто возникающих в последние годы в различных районах страны бойкотов и забастовок служащих железных дорог, экипажей судов, рабочих промышленности» и её тесную связь с группировками антиимпериалистической и антияпонской направленности[241].

Особое беспокойство у японской разведки вызывала советская помощь Национальной армии Фэн Юйсяна, имевшей ярко выраженную антимукденскую ориентацию и контролировавшей большую часть северокитайских провинций, которую, по мнению разведывательных органов Квантунской армии, Советский Союз планировал использовать для захвата Северной Маньчжурии[242]. Начальник харбинской военной миссии подполковник Такахаси Сутэдзиро, в частности, докладывал 27 октября 1925 г. в Генштаб со ссылкой на агентурные данные командования китайских войск охраны КВЖД о том, что СССР разработал план использования Фэна для нападения из Внутренней и Внешней Монголии на тылы трёх восточных провинций с последующим захватом КВЖД советским персоналом и вводом в Северную Маньчжурию Красной армии, для чего в районах Даурии и Кяхты сосредотачивались стрелковые части, а в советском генконсульстве в Харбине накапливались запасы оружия и боеприпасов[243].

Информация Квантунской армии о контактах Фэн Юйсяна с Советским Союзом перекликалась со сведениями других разведорганов. Военный атташе в Китае 2 ноября 1925 г. докладывал в Токио о предоставлении Фэну советской финансовой помощи в 2 000 000 юаней с целью склонения его к выступлению против Чжан Цзолиня, а также о переброске из Читы в Улан-Батор трёх стрелковых полков. 27 февраля 1926 г. в отчёте «О связях Фэн Юйсяна с Россией» Генштаб со ссылкой на документальную информацию от агента-японца в советском отделении «Гостранспорта» в Чжанцзякоу раскрыл объёмы военных поставок Национальной армии из СССР с апреля по декабрь 1925 г. и условия секретного советского займа в 3 000 000 юаней. В свою очередь военный атташе в СССР 9 ноября 1926 г. сообщил о подготовке военных кадров для Национальной армии в Объединённой военной школе коммунаров в Москве[244].

Анализ всей стекавшейся в Токио информации дал повод 2-му управлению прийти в январе 1926 г. к выводу о целенаправленном расширении Советским Союзом сферы влияния на КВЖД и использовании Фэн Юйсяна для свержения Чжан Цзолиня. Кроме того, Разведуправление констатировало ведущую роль советских представителей в организации массовой стачки шанхайских рабочих летом 1925 г. под антияпонскими и антиевропейскими лозунгами[245].

Вхождение Северной Маньчжурии в сферу влияния СССР прямо противоречило интересам Японии, которая рассматривала три восточные провинции как плацдарм для будущей экспансии в Китай и Юго-Восточную Азию. 22 января 1927 г. начальник харбинской миссии подполковник Андо Риндзо подготовил для высшего руководства страны доклад «Оборона северных рубежей империи с точки зрения её отношений с Россией», обобщив всю информацию разведки о советской политике в Северной Маньчжурии и военно-экономическом потенциале СССР. Андо полагал, что Москва с 1924 г. проводила целенаправленную политику советизации КВЖД, создав там многочисленный профсоюз, внедряя коммунистическое воспитание в подведомственные ей школы и расставляя на ключевые посты лиц с просоветской ориентацией, однако поддержка Чжан Цзолиня Японией и многочисленные внутренние проблемы – медленное восстановление промышленности, слабое товарное снабжение крестьян, отсутствие притока зарубежных капиталовложений, нестабильность основанной на червонце денежной системы, недовольство 90 % населения коммунистическим строем и большие военные расходы – не позволяли СССР отторгнуть север Маньчжурии от Мукдена. «Однако, – писал Андо, – если ему удастся с помощью привлечения иностранных инвестиций постепенно восстановить свой экономический потенциал, то вкупе с врождённой агрессивностью русских это спровоцирует яростную реализацию им своей так называемой политики всемирной экспансии коммунизма. При этом вектор этой политики будет направлен в легко достижимый с точки зрения результата Китай и, в частности, в Северную Маньчжурию, где уже есть так называемая база в виде КВЖД»[246].

Стремясь предотвратить расширение сферы влияния СССР в Китае, Квантунская армия летом 1928 г. самостоятельно реализовала разработанный ею годом ранее план превращения Маньчжурии в подконтрольную Японии автономию. С этой целью 4 июня диверсионная группа начальника разведки объединения полковника Комото Дайсаку ликвидировала Чжан Цзолиня, войска которого стояли на грани поражения от армии Чан Кайши[247].

Однако приход к власти сына убитого фэнтяньского лидера Чжан Сюэляна не дал ожидаемого результата: вместо опоры на Токио он блокировался с Гоминьданом и стал проводить ещё более независимый от Японии курс. Обострение борьбы великих держав за Маньчжурию спровоцировало летом 1929 г. советско-китайский конфликт, реакция на который в Токио была достаточно сдержанной: хотя Япония не симпатизировала Москве, разгром армии Чжан Сюэляна советскими войсками значительно бы ослабил его власть в регионе и создал благоприятную почву для оккупации этого района Китая.

По линии стратегической разведки главным источником сведений о событиях на КВЖД стал аппарат военного атташе при посольстве в СССР. Информационные возможности московской резидентуры ограничивались личными наблюдениями военного атташе, сведениями из открытой печати, официальными беседами с начальником отдела внешних сношений НКВМ и эпизодическими сообщениями военного атташе Польши в Москве. Впрочем, это не мешало Комацубара направлять в Токио достаточно содержательные доклады с достоверными сведениями: 27 июля в телеграмме в Генштаб он сообщил о концентрации частей Красной армии и ОГПУ в Забайкалье и на Дальнем Востоке, что, по его мнению, свидетельствовало о завершении Советским Союзом подготовки к войне против Китая. Комацубара правильно предсказал проведение советским командованием всех операций в кратчайшие сроки из-за угрозы возникновения финансовых и экономических затруднений у СССР, возможных волнений среди населения и вооружённого вмешательства в конфликт третьих держав. В других сообщениях, датированных августом – декабрём 1929 г., он, опираясь на информацию армейских печатных изданий в Сибири и на Дальнем Востоке, точно установил состав Забайкальской и Приморской групп войск Особой Дальневосточной армии (ОДВА), характер воинских перевозок из внутренних округов на восток[248].

Кроме того, отдельные сведения о численности, дислокации и планах ОДВА во время конфликта японцы получали из 2-го отдела ПГШ через военного атташе в Варшаве Судзуки Сигэясу. Так, на основе данных поляков, 30 августа 1929 г.

Судзуки проинформировал Токио о сосредоточении в окрестностях Маньчжоули 3 стрелковых дивизий и 1 кавалерийской бригады, ещё 2 стрелковых дивизий и 1 кавалерийской бригады между Благовещенском и Никольск-Уссурийским, переброске из европейской части СССР нескольких танковых, мотоброневых, авиационных подразделений и подразделений ОГПУ, а также о формировании во Франции отряда из 400