Николай Лузан - Между молотом и наковальней

Ознакомительный фрагмент

— Остаются дети и вера, — напомнил Коса.

— Дети?.. У меня?!

— Да, у тебя.

— Но оттуда не возвращаются!

— Возвращаются, если не умерла вера.

— Вера?.. Во что?!

— В то, что мы вернемся домой.

— Домой?!

— Да! И потому ты должен жить!

— Я?.. А разве мы не пришли умирать?!!

— Не ищи смерти, Аслан! Придет время, она сама тебя найдет. Думай о жизни! — обронил Коса и, пожав руку, продолжил обход воинов.

Они, так же как и Аслан, были там, среди крови и смерти. А она уже готовила поле для своей страшной жатвы. Луна спряталась за облака, внизу плотная пелена тумана укутала лагерь, а Коса все медлил с командой и ждал, когда крепкий сон притупит бдительность часовых, а еще больше — сигнала от Гедлача Авидзбы. Его отряд вот-вот должен был появиться у переправы через Гумисту, но восточный склон горы безмолвствовал.

Прошло около часа, когда наконец глазастый Кясоу заметил слабую вспышку, и это не был обман зрения — с коротким перерывом она повторилась трижды. Гедлач дал о себе знать, и отряд Коса пришел в движение. Первыми к лагерю двинулись девять воинов, их вел Апсар. Им предстояло уничтожить пороховые погреба. Сразу за ними тронулась вторая группа. В нее Талах Маршания отобрал лучших угонщиков, ухитрявшихся уводить лошадей даже из-под носа кавказской овчарки.

Они беззвучно растворились в темноте, а для Коса и остальных воинов потянулись минуты томительного ожидания. Напряжение нарастало, нетерпеливые начали поторапливать с выступлением, но он оставался непреклонен и, когда по его расчетам группы Апсара и Талаха должны были подобраться к своим целям, взял под уздцы коня и первым шагнул к лощине.

Серыми призраками горцы подкрадывались к лагерю. Поднявшийся ветер шелестел прошлогодними листьями и скрадывал неосторожные шаги. Лошади будто понимали своих хозяев, и ни один камень не скатился из-под копыт, предусмотрительно обернутых шкурами. Саженей за четыреста до лагеря Коса распорядился укрыться в густом орешнике. Воины и послушные руке хозяина лошади распластались на земле, готовые в любую секунду сорваться в бешеном галопе и обрушиться на неприятеля.

Теперь все зависело от удачливости Апсара и его воинов. Никем не замеченные, они подобрались к забору, залегли в десяти саженях от сторожевой вышки и стали прислушиваться к тому, что происходило в лагере. В нем царил покой, изредка нарушаемый перекличкой часовых, в которой чуткое ухо Апсара не уловило опасности. Тот, что стоял над ними на вышке, борясь со сном, то приседал на корточки, то подтягивался на стропилине, и эта возня им была только на руку.

— Кясоу, Камшиш, пришло ваше время! — тихо произнес Апсар.

— Его тоже, — процедил Камшиш и подался вперед.

— Подожди, Кам, если что…

— Я ему, как барану, башку сверну! — отрезал тот.

— Не первый раз. Мы его снимем, Апсар! — заверил Кясоу и вслед за Камшишем растворился в темноте.

Одним стремительным броском они подобрались к забору и затаились. Их перемещение осталось незамеченным, часовой продолжал упражняться, и скрип досок под ногами скрадывал остальные звуки. Камшиш не стал больше ждать, поднялся с земли и распрямился во весь рост. Кясоу кошкой вскарабкался ему на плечи и, перемахнув забор, замер у сторожевой вышки.

Прошла секунда-другая, сверху по-прежнему доносились сопение и треск досок, ходивших ходуном под ногами часового. Кясоу перевел дыхание и шагнул на ступеньку. Она предательски скрипнула, но на вышке не обратили внимания, и он, припадая на каждом шаге, все ближе подбирался к нему. Пальцы коснулись деревянного настила смотровой площадки, и перед глазами серыми колодками-тумбами возникли сапоги. В нос шибанул прогорклый запах дегтя, и рука Кясоу легла на рукоять кинжала. В следующее мгновение он взвился в воздух и обрушился на плечи часового. Левая рука зажала раскрывшийся во вскрике рот, а правая в коротком замахе взметнула кинжал. Холодная сталь рассекла горло, и обмякшее тело кулем рухнуло на помост. Путь в лагерь был открыт, и Кясоу дал сигнал.

На плач «сыча» отозвался Апсар и вслед за Камшишем перебрался через забор. Через минуту уже все разведчики собрались под сторожевой вышкой. Такой быстрый и легкий успех кружил головы, и радостный шелест голосов вкрался в ночную тишину.

— Тихо! — цыкнул Апсар и спросил: — Ты как, Кясоу?

— Нормально! — коротко ответил тот.

— Хорошо! Я, Кам и Зафас займемся погребами, а ты бери остальных — и к Коньяру!

— Может, еще кого-то себе возьмешь? — предложил Кясоу.

— Хватит! Справимся! — отказался Апсар и уже вслед предупредил: — Только тихо, не вспугните!

— Мы, как мыши, никто не услышит, — заверил Кясоу и, распластавшись на земле, исчез в темноте.

Вместе с ним еще шестеро воинов, прячась от часовых за палатками и возами, шаг за шагом приближались к центру лагеря. За время дневных наблюдений Кясоу изучил его как свои пять пальцев и, ни разу не сбившись, вышел прямо к тарантасу, в котором Коньяр перевозил свой походный скарб. Забравшись под него, они дождались, когда луна вышла из-за туч, и осмотрелись по сторонам. Единственный часовой, описывавший круги вокруг штабных палаток, не был серьезной помехой, и Кясоу ждал только одного — сигнала от Апсара: взрыва пороховых погребов.

У него возникли проблемы. К погребам, оказалось, не так-то просто подобраться. Ночью их охраняли спаренные часовые. Редкий кустарник у патрульной тропы служил слабым прикрытием, а высокая прошлогодняя трава была лишь помехой. Каждое неосторожное движение в ней отзывалось треском и настораживало часовых. До них оставалось не больше десяти саженей, но Апсар с Камшишем и Зафасом вынуждены были залечь. Время шло, приближалась смена часовых, а они ничего не могли поделать.

— Может, рискнем, Апсар? — потерял терпение Камшиш.

— Шум поднимется, — отказался он.

— Я успею ему заткнуть рот.

— А если… Нет, не пойдет. Давай к основному — глядишь, там получится, а мы тут с Зафасом как-нибудь справимся, — решил Апсар.

— Как скажешь, — не стал больше спорить Камшиш и отполз к скале.

Зафас выждал и, когда стихли шорохи, ящерицей заскользил ко второму часовому, маячившему перед входом в пороховой погреб. Апсар, оставшись один, так и не дождался, когда первый изменит свой маршрут, и решил действовать. Старый трюк сработал, шум от брошенного камня привлек его внимание. Шорох травы становился все ближе, Апсар вытащил кинжал из ножен и приготовился к прыжку. Часовой появился неожиданно и в блеклом лунном свете выглядел чуть ли не великаном. Разжавшись, как пружина, Апсар взвился над землей и обрушился на него. Лезвие легко вошло в обмякшее тело, и они оба рухнули на землю.

Несколькими мгновениями раньше с другим часовым покончил Зафас, и путь к резервному пороховому погребу теперь был открыт. Оставив его готовить подрыв, Апсар отправился на помощь Камшишу. Здесь им повезло меньше. Первого, задремавшего на посту часового они сняли без помех, а со вторым пришлось повозиться. Кинжал Камшиша защепил ствол ружья и лишь поранил ему руку. Сдавленный крик нарушил ночную тишину и тут же оборвался — после второго удара Апсара голова часового слетела с плеч, будто кочан капусты.

С охраной было покончено, к этому времени Зафас подготовил к взрыву резервный пороховой погреб и ждал команды Апсара. Тот, взломав дверь, за которой хранились сотни пудов зарядов, швырнул один конец запального шнура Камшишу, а сам нырнул в темный зев хранилища. Штабеля деревянных ящиков с порохом занимали все свободное пространство. Он сорвал кинжалом крышку с первого попавшегося под руку и воткнул в него конец запального шнура, а выбравшись из погреба, на ходу бросил:

— Все, Камшиш, они наши! Запаливай — и к Зафасу!

Тот поджег запальный шнур и вслед за ним где ползком, а где короткими перебежками возвратился к резервному пороховому погребу и скатился в яму, где их ждал Зафас.

— У тебя готово? — спросил Апсар.

— Да, — ответил он.

— Поджигай!

И через мгновение еле заметный в траве, сердито шипящий огонек устремился к пороховому погребу, резво перепрыгнув земляной валик перед входом, последний раз ярко пыхнул и нырнул вниз. Апсар, Камшиш и Зафас прикрыли головы руками и сжались в комок. Один за другим два мощных взрыва сотрясли горы и долину. Чудовищная взрывная волна, словно спички, смела восточную часть крепостной стены вместе со сторожевой вышкой и, увлекая за собой груды камней, обрушилась на палатки со спящими солдатами и офицерами.

Не успели затихнуть раскаты взрыва и осесть пыль, как Кясоу, а с ним еще семь воинов, выхватив сабли и кинжалы, ринулись вырезать офицеров. Сам он, перемахнув через повозку, первым оказался у палатки Коньяра, саблей располосовал полог и ворвался внутрь. Слабый свет оплывшей свечи выхватил из полумрака метнувшуюся навстречу серую тень. Подчиняясь инстинкту, Кясоу совершил нырок влево. Перед глазами тускло блеснуло лезвие штыка, холодная сталь обожгла плечо, а в следующее мгновение рука вонзила кинжал в живот навалившегося на него тела. Сбросив его на землю, он ринулся к ширме, сорвал ее и оказался перед пустой постелью. Кто был тот нападавший — Коньяр или ординарец, уже некогда было разбираться. Из соседней — офицерской палатки доносились яростные крики, стоны, и он бросился на помощь. К его появлению там было все кончено. Потеряв двоих убитыми, Кясоу с оставшимися воинами двинулся навстречу основным силам.