Не для меня - Александр Викторович Егоров

было кончено. Палата была пуста и мне показалось, что кто то, на знакомом для меня языке, зовет санитаров, что бы они увезли из палаты какого – то туриста, который только что скончался:

– Это кто тут турист, вашу кочерыжкину маму!– Прошептал я сам себе под нос и вдруг увидел ее. Она безмолвно стояла у окна, закрыв свое лицо руками. Она просто испугалась. Моя девочка. Она просто не хотела видеть меня мертвым и это было прекрасно. Она просто не хотела видеть свою Любовь, поверженную смертью, вот так просто и печально. Так безвозвратно и беспощадно.

Сама мысль о том, что все потеряно, была для нее преступлением. Преступлением против ее мира. Как было преступлением и с моей стороны оставить ее одну. Вот так просто бросить ее одну. В этой моей, теперь не понятной для меня и глупой жизни. В этой неприятной и противной для меня болезни. Которая мне уже порядком надоела. И, что мне больше всего было противно в ней, так это та проклятая трубка, которая торчала в моем рту уже тысячу лет. Ну, мне так, по крайней мере, показалось.

– Натыкают тут, блин, пластика – Вспоминая схожее выражение Михалыча по поводу нововведений в медицине, прошептал я, и выдернул ее из уголка своих спекшихся губ. Что было потом? А вы можете себе это представить? Хотя бы на одну минуточку? Ну, конечно же, была огромная радость. Огромное счастье. Все это было потом. Немного позднее. А сейчас? Сейчас я немного решил по хулиганить. А что? Разве нельзя? Можно. С любимыми можно шутить. Ну, так, чуть – чуть. Что бы они чувствовали и в этом нашу любовь. Я прищурил глаза, чтобы все хорошо видеть и сколько есть сил, громко прошептал:

– Primo pallavolo! Это я!!!

Она вдруг сжалась как будто от удара в спину, медленно вскинула голову и, не веря своему счастью, повернулась ко мне. Моя Прекрасна Леди. Я просто не мог больше себя сдерживать. Я широко распахнул глаза и громко произнес мамины слова:

– Нам нужны твои внуки!

М-да. Что сказать? Или что может рассказать старый вояка о радости ребенка. Который, все потерял и вдруг все приобрел. Это был настоящий тайфун любви. Цунами радости. Землетрясение победы. Победы жизни над смертью. Она плакала и смеялась. Она целовали и обнимала. Она хотела остановиться, но просто не могла этого сделать. Моя …. Иногда сквозь ноющую боль в спине, я отчетливо слышал, как она непрестанно шептала:

– Ты мой… Ты мой… Ты, только мой…Ты, только мой, настоящий мужчина!

Хе, еще бы! А вы то, как думали? Картонный, что ли? Наверное, вы думаете, что я вскоре устал от ее радости? Ерунда. Мы говорили, говорили и говорили. И никак не могли остановиться. Вернее, говорила она, а я только слушал. Я просто не хотел ее останавливать. Ведь ее голос был так прекрасен. Иногда, в тот миг, когда силы покидали меня, и я засыпал, она умолкала и лежа на моей груди, улыбалась сквозь слезы и плакала, плакала, плакала, истончая свое ушедшее горе и набираясь сил для радости. Когда я просыпался, она испугано смотрела на меня, не зная, готов ли я выслушать ее дальше. Я улыбался ее испугу и говорил:

–А дальше что?

Она радостно всхлипывала и говорила, говорила, говорила, не в силах остановить свою боль. Боль испуга пред вечной разлукой. Иногда она в преизбытке чувств вскакивала на ноги и потешно взметая руки в стороны восклицала:

– О, Мадонна!!!

Передавая в этом слове, не выразимое словами чувство. Чувство женского счастья. Нашего счастья. Ну, пусть так и будет. Пусть будет немного счастья для нас двоих. Ведь вам не жалко, правда ж ведь? Что было потом, спросите вы. Я стал быстро приходить в себя. Как? А вам то какое дело? Помните, меня этому учили всю мою жизнь. Короткую, но славную жизнь солдата. Локальные ж схватки в виде похода в туалет или спор о том подавать ли мне утку в постель, были выиграны мною без всяких усилий. Ведь я был Солдат. А не кисейная барышня. Правда, санитары, которые решили, что мне еще рано вставать, не знали об этом. Но после того как один из них вылетел из моей палаты с разбитым носом, все было кончено. В том смысле, что главврач, влетевший в мою палату по сигналу тревоги, все быстро понял и, разведя руки в стороны, сказал:

– Шурави….

Этим все было сказано. Я встал. После трехнедельной борьбы с костлявой подругой, я встал на ноги и не хотел проигрывать этой схватки. Наверное, мне просто повезло. В очередной раз, глупо, дурашливо повезло. Контузив мой позвоночник, пуля прошла точно между двумя позвонками, не задев нервов и не нарушив функций спины. Но все это мне стало понятно потом. Чуть позднее. А сейчас мне надо было встать. Во что бы то ни было встать. Причина? Она банальна. Как и любая причина в этой жизни. Я просто хотел сходить….,э э э…,выйти…..,м м м м… проследовать…Ну, в общем то, я хотел выйти туда, в ту кабинку, куда женщинам вход воспрещен. Она коротко посмотрела мне прямо в глаза и все поняла. Она поняла, что останавливать меня бесполезно. Моя любимая все поняла и зашвырнув пластиковую утку под кровать, подставила худенькое плечико под мою тяжелую руку:

– Хм.. подумалось мне. – Не сломать бы ей плечи.

Но разве я мог причинить ей боль? После всего, что она перенесла. Я и так уже достаточно испытывал ее сердце. Скинув ноги на пол, я приподнялся на кровати. Тысячи игл пронзили мое тело, и на короткое время у меня потемнело в глазах. Кажется, я пошатнулся. Но приподняв свои веки, я увидел у себя пред лицом ее огромные, зеленые глаза. Они были полны сострадания и любви. А еще… Еще они были полны веры. Веры в то, что я справлюсь. Справлюсь не только с болью, но с тем, что она всегда будет рядом. В жизни и смерти. В горе и радости. В счастье и грусти. Но довольно грустить. В этой жизни всему есть место. Место и время. Время скорби прошло. Так я решил. Я так хотел. Ну, что ж. Битва с грустью и унынием это та же битва между светом и тьмою, только невидимая и не понятная для большинства из людей. И теперь я хотел их победить. Грусть и уныние. Едва прикоснувшись ее плечика, я сделал паузу и, вздохнув всей грудью, сказал: