Сергей Козлов - Исторические предпосылки создания спецназа, 1941-1945 гг. [том 2]

— Откуда вы, мамаша? — спросил я и с ужасом подумал, как неосмотрительно поступил. Ведь так же вот и немцы могли наткнуться на меня.

— Я здешняя, из соседней деревни, а ты-то кто будешь?

— Иду из окружения, — ответил я и невольно глянул на узелок, который лежал в корзине с грибами.

— Да ты небось голодный, а я-то... — Женщина быстро развязала платок, достала большой ломоть хлеба, кусочек порыжевшего сала и, пока я торопливо жевал, не спеша рассказывала:

— Председателя нашего расстреляли и семью его — тоже. Кого из партийцев да комсомольцев поймали — уничтожили. Лютуют, супостаты, ой как лютуют. И мои два сынка, как и ты, на войне. Служили на западной. Может быть, тоже скитаются где или уж сложили свои головушки...

— Что поделать, такая нам судьба выпала, а глядишь, и вернутся твои сыновья, всех-то не побьют.

— Силен больно немец-то. Вчера, почитай, весь день шли фашистские танки и дорогой, и полем, и через деревню. Много их... Говорят, у Ярцева стояли наши, да теперь опять отойдут...

— А далеко ли до Ярцева? — спросил я.

— Да верст тридцать с гаком будет, — ответила женщина и тяжело вздохнула. — Ох, горе, горе... Однако мне пора к молотилке, слышишь, там уж немцы шумят. Хлеб заставляют молотить, а нам есть нечего, колоски в поле собираем. А хлеб увозят, до последнего зернышка.

— Скажи, мать, а партизаны в село не заходят?

— Нет, не слыхала, сынок, не видала. Прощай, доброго тебе пути, сердешный.

— Прощай, мать. Спасибо тебе за хлеб да за доброе слово!

В поле и в самом деле запустили трактор, начала работать молотилка. Человек двадцать женщин подавали в нее снопы, веяли зерно. Немцы присматривали за женщинами, покрикивали на них, иные копошились возле машин. Вечером все злили. Я осторожно подошел к току, рассмотрел машины. Молотилка наша, советская и трактор тоже наш — ХТЗ.

Рядом с трактором стояли бочки с керосином и ведро. С трудом отвернув пробку, налил ведро керосина и вылил его на трактор, второе и третье — на молотилку. Чиркнул спичкой, машины вспыхнули, и долго еще яркое пламя освещало мой путь.

Что же делать дальше, как поступить? Искать своих товарищей, партизан? Или воевать одному?

Повоюешь тут, как же — патронов всего полдиска, мин нет, взрывчатки тоже. Что мог, я уже сделал. Что еще? Стоп! Ведь в задание нашей группы входит и разведка. Необходимо как можно быстрее сообщить командованию, где расположены обнаруженные мною зенитные батареи, аэродром, откуда движется к фронту большая колонна вражеских танков. Итак, решено — немедленно через линию фронта к своим. Подстегиваемый этими мыслями, я принялся было бежать, да где там — вскоре выдохся, упал на стерню и долго не мог отдышаться.

Двинулся по следу танков, они вели на восток. Шел уже вторую ночь по этим следам. Иногда меня нагоняли обозы или колонны вражеских пехотинцев, тогда я углублялся в лесную чащу и шел параллельным курсом.

Однажды, свернув с дороги, очутился в болоте. Впереди, слева и справа, остановились на отдых какие-то немецкие части. Слышалось ржание коней, лязг гусениц. Но вот все стихло. Стараясь не шуметь, осторожно переставляю ноги, иду от дерева к дереву. И вдруг, потеряв опору, с шумом падаю в канаву, наполненную водой. Немцы, наверное, услышали. В небо взвились ракеты, выхватив из темноты то, что я не видел до сих пор, — десятки танков. Я притаился, а затем, когда ракеты погасли, вдоль канавы вошел в лес. Тьма непроглядная. Идти трудно, мешает мокрая одежда. Спотыкаясь о валежник, корневища деревьев, продираясь через густые заросли папоротника, ухожу все дальше и дальше на восток.

Вот уже слышны раскаты орудийных залпов, стало быть, близко линия фронта. На рассвете вышел на небольшую поляну и наткнулся на немецкие артпозиции. Немцы меня заметили. «Эх, как же меня угораздило!» — успел подумать я. «Эй, рус, иди сюда», — крикнул один из фашистов. В ответ я дал очередь из автомата и стал отходить в глубь леса. Гитлеровцы, прячась за стволами деревьев, некоторое время преследовали меня, но вскоре отстали. Лесом, конечно, можно было идти не только ночью, но и днем, однако надо быть осторожнее и там. В диске автомата у меня оставалось всего несколько патронов, к ним — одна обойма к маузеру и единственная «лимонка». Теперь любая встреча с немцами грозила окончиться плачевно. Голодный, усталый, снова пошел по следу танковой колонны. Теперь только он помогал мне держать правильное направление — компас разбила вражеская пуля.

Под утро я неожиданно оказался рядом с немецким лагерем. Двигаться дальше невозможно — могут заметить. Выбрал поваленную взрывом снаряда большую ель, забрался под ее густые ветви, прижался к стволу и стал наблюдать. Вражеские солдаты, видно, тоже продрогли за ночь и бродили по лесу, обламывая сухие еловые сучья и собирая валежник для костров.

Меня трясло от холода, чертовски хотелось курить... С трудом сдерживая кашель, крепко сжал рукоятку маузера, рядом положил гранату с отогнутыми усиками чеки. Иногда немцы подходили совсем близко, казалось, что мы смотрим друг другу в глаза. К счастью, обошлось, не заметили. Дождавшись темноты, вышел из укрытия, с трудом размял онемевшие ноги и стал выходить из немецкого расположения. Впереди костров не видно — значит, выбрался за пределы лагеря. И надо же тому случиться: из-за кустов, поддерживая штаны, выскочил немец! Увидев гёеня, он пронзительно закричал и побежал к своим. Раздалось несколько винтовочных выстрелов, затем все стихло.

Через некоторое время я услышал приближающийся собачий лай. Что делать? Хорошо еще, что в кисете осталась табачная пыль. Посыпая время от времени этой пылью свой след, я, как мне казалось, сумел уйти от погони. А может, погони и не было!

Уже глубокой ночью вышел из леса на разбитую проселочную дорогу, которая петляла в кустарнике. Набрел на обгоревший немецкий танк. Продолжая двигаться по дороге, обнаружил телефонный кабель, который был перекинут через нее на шестах. Режу. Стоит тревожная тишина. Иногда в разрывах облаков появляется луна, освещая скупым светом мокрую дорогу и кустарник. Я уже готов был поверить, что выбрался по крайней мере на нейтральную полосу, и тут снова наткнулся на кабель. Что-то не то. Слева слышу ненавистную чужую речь, останавливаюсь и всматриваюсь в ту сторону, откуда она доносится. В этот момент кто-то дотронулся до моего плеча. Я вздрогнул от неожиданности, обернулся и увидел перед собой немецкого солдата. Карабин у него висел за плечом. Гитлеровец не подозревал, что имеет дело с вооруженным человеком. Не снимая правой руки с ремня карабина, он спокойным тоном произнес:

— Комм мит мир, — и кивнул в сторону. Там вдали мелькнул яркий свет и тотчас же погас. Наверное, открылась и закрылась дверь какого-то строения.

У меня не было времени для размышлений. Я мог бы убить немца выстрелом из маузера, мог бы побежать от него куда попало, но я выхватил финку и ударил его наотмашь в грудь. Это произошло как-то само собой. Обмякшее тело бесшумно упало на траву.

Снова слышу приглушенный чужой говор. Догадываюсь, что немцы сидят в окопах, а рядом находятся маленькие землянки.

Голод, холод, бессонные дни и ночи, нервное напряжение довели меня до крайнего изнурения. Спрятав труп немца в одну из землянок, я с трудом втиснулся в другую и лег на соломенную подстилку, загородив ногами вход. Почти сразу же задремал, впав в какое-то забытье. Всё стало вдруг совершенно безразличным.

Очнулся от пулеметной стрельбы и не сразу понял, где нахожусь. Вылез из землянки. Занимался туманный рассвет. То тут, то там в небо взвивались ракеты, слева и справа стучали вражеские пулеметы. Вскоре открыли огонь наши минометчики. Первые мины упали совсем недалеко от меня, а затем стали ложиться все дальше и дальше от немецких позиций, но клубы дыма и пыли еще висели в воздухе. Проскочить бы какие-нибудь сто метров, последние сто метров — и всё!

Я встал и, низко пригибаясь к земле, побежал. Засвистели пули, но ложиться было нельзя, фашисты пристреляются и подняться уже не дадут. Зигзагами бегу дальше. Что это? Трупы — наших и немцев. Падаю на землю возле них. Больше нет сил. Мины еще рвутся где-то впереди меня, а здесь уже пыль улеглась, и лишь пелена тумана отделяет меня от противника.

У одного из наших погибших бойцов я взял винтовку, распорол финкой его вещмешок, извлек оттуда краюху подмоченного хлеба и, согнувшись, побежал вниз по косогору. Отдышавшись, стал отламывать большие куски хлеба и жадно глотать их.

Подавился. Из маленькой речушки, не обращая внимания на вздувшиеся трупы лошадей, напился воды и побрел оврагом дальше.

Вскоре стали попадаться патронные ящики с надписями на русском языке, пустые спичечные коробки «Гигант», гильзы от «трехлинейки». Я понял, что нахожусь на нейтральной полосе.

Где-то недалеко наши, надо спешить, надо предупредить их: немецкие танки рядом, вот-вот нанесут удар. Но где взять силы? С большим трудом, с частыми остановками я поднялся на крутую западную сторону глубокого оврага и увидел то, что так хотел увидеть, — родные серые шинели и звезды на пилотках.