Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин

числа лиц, имевших родственников и друзей на приграничной российской территории. Перед заброской в Приморье с ними отрабатывались легенды прикрытия и обговаривались способы связи, им давались явки к уже действовавшим там агентам и выделялись необходимые денежные средства[117].

Однако после всплеска освободительного движения в Корее в марте 1919 г. армия целиком переключилась с разведки против России на изучение революционных организаций корейцев в Цзяньдао, долине р. Ялуцзян, Мукдене и Шанхае, поэтому в 1921 г. отозвала своего резидента из Никольск-Уссурийского, договорившись с командованием Квантунской и Владивостокской экспедиционной армий о получении копий докладов по Уссурийскому краю владивостокской, никольск-уссурийской и харбинской военных миссий. Кроме того, в апреле 1921 г. была образована резидентура связи в Яньцзи, руководившая работой против корейских повстанцев разведорганов в Хуньчуне, Лунцзине, Тоудаогоу, Байцаогоу и Тяньбаошане[118].

Провал японской оккупационной политики на советском Дальнем Востоке привёл к возобновлению сбора разведкой Корейской армии информации о военно-политической и экономической обстановке на юге Приморья. Корейская тематика отошла на второй план, уступив место отслеживанию мероприятий советских органов власти по укреплению обороноспособности Приморской губернии. Для этого в октябре 1922 г. Генеральный штаб передал в подчинение армии легальную резидентуру капитана Мацуи Такуро, прибывшего во Владивосток четырьмя месяцами раньше.

Официально Мацуи находился в порту для изучения русского языка, знакомства с политической ситуацией в Советской России и урегулирования не решённых после ухода японских частей из Приморья военных вопросов. Командование НРА ДВР согласилось на его пребывание во Владивостоке, но поставило перед Мацуи три условия: находиться в городе как частное лицо, не носить японскую военную форму и не участвовать в заговорщицкой деятельности антисоветских элементов[119]. Кроме него в состав резидентуры входили связной Хираи Сэйкити и переводчик Мита Гакаку, контактировавшие примерно с 30 агентами. Для передачи собранной информации Мацуи использовал каналы радиосвязи стоявшего на рейде Владивостока крейсера «Ниссин» и почтовую линию японского генерального консульства[120]. Заботясь о безопасности резидента, 25 октября 1922 г. Военное министерство запросило у Военно-морского министерства санкцию на предоставление Мацуи в случае необходимости убежища на борту «Ниссин», на что 2 ноября получило согласие[121].

В 1922–1924 гг. владивостокская резидентура систематически собирала в Приморье и Приамурье разведывательную информацию военного, социально-экономического и политического характера. Поступавшие от Мацуи данные носили разнообразный характер. Так, 2 апреля 1923 г. он направил начальнику штаба Корейской армии, заместителям военного министра и начальника Генштаба донесение, освещавшее проблемы лесозаготовок и состояние почтово-телеграфной связи в Приморской губернии[122]. Спустя двое суток – 4 апреля 1923 г. – штаб Корейской армии подготовил на основе докладов Мацуи разведывательную сводку «Сведения из Владивостока», в которой анализировал состав и тактику действий русских контрреволюционных отрядов из Никольск-Уссурийского, Камень-Рыболова и Гродеково, перспективы открытия советского консульства в Японии, деятельность японского банка во Владивостоке, переговоры советской стороны с командующим китайскими войсками района Харбин– Нанган, поставки пшеничной муки из Китая, организацию связи корейских революционных организаций между Владивостоком и Шанхаем, положение дел у проживавшего в районе Никольск-Уссурийского корейского населения. В качестве одного из источников информации в сводке фигурировал японский вице-консул в Никольск-Уссурийском[123].

Однако зимой 1924 г. советская контрразведка арестовала всех сотрудников владивостокского центра. Провал резидентуры Мацуи стал следствием агентурного проникновения органов госбезопасности в ближайшее окружение японского генерального консула и негласной выемки его переписки. С 26 по 29 февраля 1924 г. сотрудники Приморского губотдела Объединённого государственного политического управления (ОГПУ) арестовали 18 японцев, 2 китайцев и 3 корейцев, в том числе вице-консула во Владивостоке Гундзи Томомаро, чиновника Корейского генерал-губернаторства Харута Рэйхатиро, переводчика консульства Осакабэ Цуцуму, резидента Морского Генштаба (МГШ) капитана 3-го ранга Минодзума Дзюндзи, которые независимо от Мацуи вели сбор информации о Приморье и корейских революционных организациях[124]. В ходе допросов Мацуи и Минодзума категорически отрицали свою вину, поэтому после переговоров в Пекине японских представителей с Л.М. Караханом 23 мая 1924 г. были депортированы из СССР[125].

Несмотря на провал Мацуи, Корейская армия продолжала получать данные о Приморье через сеть приграничных разведорганов на китайской и корейской территориях. Если в 1923 г. ей подчинялись пункты в Яньцзи, Хайлине, Хуньчуне и Нанаме, из которых последние три работали по югу Уссурийского края, то в 1924 г. к ним добавились пункты в Синыйджу, Харбине, Сэйсине (Чхонджине) (вместо Нанама) и Дуннине (Саньчагоу), ориентированные, за исключением синыйджуского, на сбор информации о СССР. Появление разведорганов в Северной Маньчжурии, находившейся в юрисдикции Квантунской армии, стало возможным благодаря соглашению между начальником Разведуправления Генштаба и начальником штаба Квантунской армии о совместном с Корейской армией ведении разведки против корейцев в зоне ответственности объединения[126].

Харбинский орган занимался активной вербовочной работой среди совслужащих КВЖД и членов белопартизанских отрядов в Маньчжурии с целью получения информации о Приморье. На основании его донесения от 17 июля 1924 г. со ссылкой на источник в харбинской партийной организации большевиков штаб армии, в частности, проинформировал Токио о прибытии в Приморскую губернию 4000 новобранцев из центральной части России[127].

Другие разведывательные органы армии, как, например, пункт в Сэйсине, для получения информации о Приморье опрашивали экипажи и пассажиров прибывавших из Владивостока судов, а также выводили туда свою проверенную агентуру по каналу морского сообщения между Кореей и СССР[128].

Тем не менее после разоблачения Мацуи японское командование решило сосредоточить разведку Корейской армии против Приморья в руках опытного сотрудника центрального аппарата Разведуправления: 3 октября 1924 г. заместитель военного министра уведомил начальника штаба армии о прикомандировании к объединению офицера разведки с целью организации агентурной работы против СССР с позиции станции Пограничная (Суйфэньхэ)[129].

Месяц спустя разведпункт в Пограничной возглавил прибывший из Токио сотрудник русского отделения РУ ГШ майор Иимура Дзё. Выбор места его пребывания был не случаен: на юге Уссурийского края, в Никольск-Уссурийском округе, проживало большое количество молодых корейцев, представлявших собой потенциальный вербовочный контингент. Одновременно на станцию Хайлинь, являвшуюся узловой на конечном участке восточной ветки КВЖД, был направлен другой офицер разведки – капитан Курода Гэндзи, который возглавил созданный там в 1923 г. армейский разведывательный пункт[130].

Хотя оба резидента подчинялись командованию Корейской армии, копии информационных отчётов они направляли в Квантунскую армию и харбинскую миссию, получая оттуда директивы по вопросам организации агентурной работы[131]. Подобная практика диктовалась необходимостью перепроверки докладов агентов харбинской миссии, действовавших в Приморье независимо от Корейской армии, и большим опытом ведения последней агентурной разведки в России, поскольку ЯВМ в Харбине регулярно выводила в приграничную полосу свою маршрутную агентуру, которая собирала сведения о положении дел в белопартизанских отрядах, настроениях в крестьянской среде, заготовках продовольствия, дислокации, вооружении частей Красной армии,