Детская книга войны - Дневники 1941-1945 - Коллектив авторов

Проклятая война перевернула все вверх дном. Все наши планы и мечты разбились о твердое и жесткое слово: война! Черт возьми, неужели это конец?.. А жить хочется! Нет, мы победим, победим наперекор всем и всему. Мы не погибнем. Мы не можем не победить, потому что... Не все ли равно почему? Победим и точка! Ленинград падет, Москва устоит!

С 20 ноября по 25 декабря 1941 года размер суточного пайка на ребёнка до 12 лет составлял 125 г хлеба, с 25 декабря норма увеличилась до 200 г. Но зачастую хлеб состоял не из муки, иногда на 50% из целлюлозы. Дистрофию назвали «ленинградской болезнью».

Фотохроника ТАСС.

Несмотря на чудовищную обстановку взрослые пытались как-то раскрасить жизнь голодных детей: в каждой детской больнице Новый, 1942 год встретили ёлкой и дополнительным пайком.

Фото РИА Новости.

Глава вторая. УЗНИКИ: ГЕТТО И КОНЦЛАГЕРЯ

«Не надо меня в печку!»

Во Второй мировой войне примерно 20% погибших мирных жителей составляли дети. Точной цифры умерщвлённых детей не знает никто. Если взрослые узники нацистских концлагерей и гетто ещё как-то учитывались, поскольку их выводили на работы и пусть крайне скудно, но кормили, то по отношению к детям строгой статистики не велось. В большинстве своём дети, попавшие в концлагеря, становились своего рода подопытными кроликами. Так что малышей убивали почти сразу.

«Фирма «Топф и сыновья» поставила в наш лагерь экспериментальные костедробилки производительностью до 3 кубометров лёгкой жжёной кости в час!» - с восторгом писал охранник Яновского лагеря смерти во Львове эсэсовец Бенке. Потом «лёгкая жжёная кость» поставлялась фирме «Штрем» для переработки в удобрение. Ведущие специалисты этой фирмы посылали в лагерь рекламации: «Продукция низкого качества. Советуем для производства полуфабриката использовать детское сырьё, т. к. кости взрослых содержат мало полезных для растений питательных веществ».

Когда читаешь подобные документы, становится дурно. Физически дурно - до тошноты. Но и это ещё не всё! Комендант одного из лагерей, обер-штурмфюрер Вильгауз ради спорта и удовольствия жены и дочери систематически стрелял из автомата с балкона канцелярии лагеря в заключённых, потом стреляла жена. Иногда, чтобы доставить удовольствие своей 9-летней дочери, Вильгауз заставлял подбрасывать в воздух 2-4-летних детей и стрелял в них. Дочь аплодировала и кричала: «Папа, ещё, папа, ещё!»

Яновский, Саласпилс, Равенсбрюк, Аушвиц, Дахау, Бухенвальд, Майданек - эти названия на слуху. Но кроме них существовали ещё 14 тысяч лагерей уничтожения. Каждый со своей специализацией. Где-то детей перерабатывали в «лёгкую жжёную кость». Где-то, согласно директиве Гиммлера, данной в Житомире: «На Востоке вы найдёте ценную кровь. Изымите её либо уничтожьте», изымали. Дети, зная, что их ждёт, плакали: «Дяденька, не надо меня в печку, у меня ещё кровь есть!» Тогда кровь выкачивали целиком. И при этом, вопреки собственной же людоедской идеологии, не делили детишек по национальному признаку. Вампирам из СС годилась кровь всех - и русских, и цыган, и евреев. Но только на евреев они охотились с особым извращённым удовольствием, сначала сгоняя их в гетто и обещая там спокойную жизнь, а потом отправляя в печь, от которой всё равно не было спасения...

Дневник Тамары Лазерсон

«...Где взять в гетто толстую тетрадь? Увы, несчастье помогло. Наши друзья, семья Румшисских, пытались убежать из гетто. Но Румшисских схватило гестапо, откуда они живыми уже не вышли. Узнав о случившемся, мы пошли к ним на квартиру - там всё было уже перевёрнуто вверх дном. На полу валялась толстая тетрадь, и в ней - записи по авиамоделированию их сына Цезаря. В тетради оставалось много пустых страниц, чем я и воспользовалась. Я дала тетради вторую жизнь, превратив её в свой дневник. Тетрадь очень старая, порвалась обложка, пожелтели страницы. Я очень берегу её, ведь она - единственная моя реликвия, сохранившаяся с тех ужасных дней» - это строки из предисловия Тамары Лазерсон к своему дневнику, который она вела в Каунасском гетто. Он издан на разных языках и побывал экспонатом выставки в Вашингтонском музее холокоста.

Дневник Тамары, до 13 лет счастливо жившей в Каунасе с родителями (отец - известный профессор психологии, завкафедрой в Вильнюсском университете, практикующий врач) и двумя старшими братьями, обрывается 7апреля 1944 года единственным словом - «Побег». Тамара бежит из гетто и следующие месяцы проводит в укрытии, у людей, не побоявшихся приютить еврейского ребёнка. Вернувшись в город, встречает брата Виктора, который закопал дневник сестры в жестяной коробке под окнами дома и чудом смог потом найти его среди руин сожжённого гетто...

В декабре 1944 года отец Тамары погиб в концлагере Дахау. Позже умерла мама от тифа в лагере смерти Штуттгоф. О своей дальнейшей судьбе нам написала по электронной почте из Хайфы (Израиль) сама Тамара Владимировна: «После гетто и ужасающей резни, в которой погибли 96% еврейского населения Каунаса, я осталась жива благодаря самоотверженным усилиям моих спасительниц. Я окончила 6-й класс и поступила учиться на рабфак при Каунасском университете. Переехала в Вильнюс и продолжила учёбу в тамошнем университете. В 1952 году окончила университет, вышла замуж за своего однокурсника Михаила Ростовского и отправилась вместе с мужем по направлению работать на военный завод в г. Йошкар-Ола. Там родилась наша старшая дочь. Мы вернулись в Вильнюс, где родилась наша вторая дочь. В 1971 году выехали в Израиль и поселились в Хайфе. В Израиле я отработала ещё 17лет, муж умер, я живу на пенсии. Имею семерых внуков и двух правнуков». При отъезде в Израиль Тамаре удалось переправить рукопись через границу дипломатической почтой, возможно, благодаря тому, что в посольстве она сказала, что вела дневник, как и Анна Франк...

1942

Сентябрь 13 (воскресенье). Погода плохая. Каждый день льет и льет дождь. Осень началась слишком рано. Настроение плохое. Положение с каждым днем ухудшается. Дома ничего нет: ни муки, ни картофеля. Основная наша пища сейчас - морковь и помидоры, которые пока еще растут на огороде. На рынке гетто продаются лучшие яблоки, сливы и груши, но, к сожалению, все это не для нас.

Сентябрь 14 (понедельник). Случайно попала в бригаду. Была недалеко от рыбного рынка. К моему большому удивлению, речи и мысли евреев только и вращаются вокруг пакета. Хотя нам запрещено что-либо проносить в гетто или вообще что-нибудь покупать, наши люди рискуют и покупают. Спрятав продукты в разных местах одежды, пытаются пронести через ворота. Даже имея при себе 5 килограммов, ухитряются «чисто» пройти проверку. (...)

Сентябрь 15 (вторник). Скучно. Голод ощущается все больше и больше. Нет новостей, которых мы так жаждем. Я благодарю Бога, что у меня есть книги. Когда кругом свирепствует осень, я сижу, съежившись, в комнате и читаю свое богатство - Детскую энциклопедию. Стоит только углубиться в эту книгу, и ты забываешь об осени, голоде и холоде. Ты забываешь обо всем. Перед тобой открывается все то, что пережили и выстрадали люди, изобретая разные новшества: машины, книги и др. И как из-за своих изобретений, приносящих пользу человечеству, они подвергались страшным мучениям, сжигались на кострах. (...)