Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

конфликтов, а когда ощущали угрозу своим интересам. Но доктрина Монро была в Соединенных Штатах таким фетишем, подвергать который сомнению было опасно для любого политика. В этом вопросе Вильсон вынужден был уступить, согласившись упомянуть о незыблемости доктрины Монро отдельным параграфом в Уставе, что по его возвращению в Париж породило новые проблемы уже с другими участниками мирной конференции.

И, наконец, Лодж прошелся в своем выступлении по угрозе потери Соединенными Штатами «политической независимости». Речь шла об использовании армии и флота США в конфликтах, которые никоим образом не будут затрагивать американские интересы. Вильсон, казалось, максимально застраховал себя в этом вопросе принципом единогласия, но юрист Кэбот Лодж упирал на то, что раз теоретически такая возможность существует, с ней необходимо считаться. Желают ли граждане Америки, вопрошал Лодж, обращаясь к народу с сенатской трибуны, чтобы их мужья, братья и дети «были насильно вовлечены в войну другими государствами, помимо воли Соединенных Штатов? Американцы должны всегда помнить, что у нас есть только один голос в исполнительном совете, один голос в общем собрании делегатов, и решения принимаются большинством голосов» 67. Это было уже сознательным передергиванием, но вперемешку с остальной критикой должно было усилить общее впечатление. Метод, давно опробованный в американском Конгрессе. Но и на этом Лодж не остановился. Он поднял крайне болезненную для Америки тему иммиграции. Неважно, что она была буквально высосана из пальца. Американский сенатор рассуждал следующим образом. Раз спорные вопросы, которые могут вызвать вооруженный конфликт, передаются на рассмотрение международного арбитража или Совета Лиги, то теоретически кто-нибудь может обратиться в эти инстанции с жалобой на Америку, ограничивающую иммиграцию. «Готовы ли мы предоставить другим государствам право решать, кто будет приезжать в Соединенные Штаты и становиться гражданами нашей страны? Готовы ли мы передать другим право решать, должны ли Соединенные Штаты допустить к себе поток рабочей силы из Японии, Китая или Индии?» 68 Последний пример был, конечно, совсем нечестным, но Лоджа это не смутило.

Вильсон был вне себя от возмущения. Ведь за три дня до выступления Лоджа он собрал тридцать четыре сенатора и конгрессмена на ланч в Белом доме и постарался, как советовал Хауз, рассказать им в непринужденной атмосфере о том, что происходит на мирной конференции в Париже, ответить на вопросы и развеять существующие опасения. Был на той встрече и республиканский сенатор от Массачусетса. Кэбот Лодж не задавал вопросов, не давал рекомендаций, но внимательно слушал, о чем говорили другие 69. Разговор президента с законодателями длился больше двух часов. За это время Вильсон ответил на многие вопросы, включая те, которые три дня спустя затронул с сенатской трибуны Лодж. После речи Лоджа в Сенате Вильсон окончательно разуверился в том, что с выступавшими против Лиги Наций сенаторами можно договориться. В какой-то степени он чувствовал себя униженным. Два часа он улыбался и разъяснял тем, кого не выносил, все сложности, связанные с созданием Лиги, и то, как он старался решить их в Париже. Ему казалось, что сенаторы поняли его доводы и оценили ту откровенность, с которой президент отвечал на их вопросы. И вот своим выступлением Лодж перечеркнул достигнутое, как думалось Вильсону, взаимопонимание. После того памятного обеда Вильсон один только раз собрал у себя сенаторов. Встречаться со многими из них стало для него сродни пытке. Он совсем перестал доверять им, даже некоторым своим приверженцам из Демократической партии.

Сторонники Вильсона из Лиги по принуждению к миру постарались сгладить в глазах американцев обструкцию сенаторов и провели 4 марта, за день до отплытия президента назад во Францию, массовое мероприятие в Нью-Йорке. Вильсон даже выступил там, как и бывший президент Тафт. Но в тот же день Кэбот Лодж предложил в Сенате резолюцию, где говорилось, что «Устав Лиги Наций в той форме, в которой он сейчас представлен на мирной конференции, не должен быть принят Соединенными Штатами». В настоящее время усилия американской делегации должны быть направлены на подготовку мирного договора с Германией, говорилось в предложении Лоджа, а Устав Лиги подлежит дальнейшему детальному обсуждению 70. То есть Лодж предлагал изъять Устав из текста мирного договора и заняться его переработкой. По процедурным причинам резолюция Лоджа не была выставлена на голосование в Сенате, но ее текст подписали тридцать семь сенаторов. Этого количества было достаточно, чтобы в дальнейшем заблокировать ратификацию Устава. К тому же Лодж воспользовался ситуацией и переслал текст подготовленной им резолюции вместе с подписями сенаторов в Париж. Теперь все на мирной конференции знали, что президент потерпел дома фиаско.

Во Францию Вильсон возвращался в подавленном состоянии. Он был зол на сенаторов, поставивших его в неловкое положение. Рикошетом досталось и Хаузу, которого Вильсон посчитал ответственным за постигшую его неудачу. Сразу по прибытии 15 марта в Брест, Вильсон холодно заметил полковнику: «Ваша идея совместного обеда стала полным провалом» 71. Их переломный разговор состоялся в поезде, по пути в Париж из Бреста, куда Хауз ездил встречать президента. Много лет спустя вдова Вильсона вспоминала, что ее муж «постарел лет на десять» после разговора с полковником. «Хауз сдал все, чего мы добились перед тем, как я покинул Париж, — якобы сказал Вильсон супруге. — Он согласился на компромиссы по всем вопросам, и теперь я должен начинать все сначала. Но на этот раз все будет тяжелее, поскольку он создал впечатление, что мои делегаты не согласны со мной» 72. Такое утверждение вызывает массу сомнений. Известно, что Эдит Вильсон, мягко говоря, недолюбливала Хауза. Ей не нравилось то влияние, которое полковник оказывал на ее мужа. Дальнейший разлад между Вильсоном и Хаузом, во время которого полковник повел себя далеко не лучшим образом, не добавил ему симпатий супруги президента. Тот памятный разговор в поезде был непродолжительным, и во время него Вильсон рассказал Хаузу о том, что случилось в Вашингтоне. Вряд ли у них было время детально обсудить еще и развитие событий на конференции, где, в отсутствие главных лиц, царило относительное затишье. Скорее всего, миссис Вильсон что-то перепутала (свои воспоминания она писала много лет спустя) или сознательно решила оговорить Хауза. Но слова о «провальном обеде» из уст Вильсона прозвучали. Об этом написал в дневнике сам Хауз. Очевидно, Вильсон не смог простить полковнику столь неудачно данного совета, и это послужило отправной точкой ухудшения их отношений. Так или иначе, но эти отношения, бывшие почти безоблачными в течение многих лет, стали резко портиться сразу после возвращения Вильсона в Париж. К концу мирной конференции от былой теплоты и доверительности между ними не