Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

министром иностранных дел Веймарской республики графом Ульрихом фон Брокдорф-Ранцау. Представитель старинного аристократического рода, карьерный дипломат, встретивший войну германским посланником в Копенгагене, этот сухопарый пятидесятилетний человек с гордой осанкой и щеткой усов над верхней губой считался «белой вороной» в «безродном» правительстве социалистов. Его побаивались. В Европе ходили слухи, что один из предков министра, маршал Ранцау, был настоящим отцом французского короля Людовика XIV. Когда французы как-то прямо спросили его об этом, то услышали в ответ: «О да! В моей семье последние триста лет Бурбонов рассматривали побочной ветвью бастардов» 175. Он согласился возглавить дипломатическое ведомство новой Германии в тяжелый период хаоса и борьбы с революцией. Других претендентов на этот пост, обладавших необходимыми знаниями и известностью в дипломатической среде, тогда просто не было. Кроме него, в делегацию входили два других члена правительства (министр юстиции и главный почтмейстер), президент Прусской национальной ассамблеи и два эксперта — по экономическим вопросам и международному праву. Приветствуя бывшего противника, впервые появившегося на мирной конференции, присутствовавшие дружно встали. Когда все снова расселись, поднялся председательствовавший Клемансо и произнес короткое вступительное слово, после чего передал немцам для ознакомления их экземпляр объемистого текста мирного соглашения. «Настало время, когда мы должны подвести итоги, — пафосно произнес французский премьер. — Вы просили нас о мире. Мы готовы предоставить вам мир» 176. Германская делегация готовилась к обсуждению проекта мирного соглашения в Париже. Поэтому она и приехала заранее, за неделю до намеченного срока. С собой немцы привезли массу документов и выкладок, обосновывающих их позицию. Они надеялись на какую-то дискуссию даже 7 мая, в день вручения им текста соглашения. Но этого не произошло. Союзникам не надо было никакого обсуждения. Немцы должны были забрать подготовленный документ в Берлин. Им давалось две недели на ознакомление с ним и предоставление своих замечаний в письменном виде.

Существуют различные мнения относительно того, насколько хорошо немцы знали, что содержится в статьях переданного им соглашения. Большая четверка с самого начала работы решила избегать публичного обсуждения всех рассматриваемых вопросов. Союзники опасались, что ранняя огласка готовившихся условий мира может вызвать социальный взрыв в Германии. Условия мира «будут переданы немцам, когда они приедут в Версаль, — объяснял еще в начале апреля Ллойд Джордж своему приятелю, газетчику Джорджу Ридделлу. — Если условия опубликовать заранее, положение германского правительства может сделаться невыносимым. Такие условия могут вызвать революцию. Мы будем очень строго следить за всяким несоблюдением нашего решения и накажем любое издание, которое опубликует условия до того, как мы предадим их огласке» 177. Однако при таком большом количестве участников конференции, включая многочисленных экспертов, сохранить все в секрете было абсолютно нереально. Немцы, как и многие второстепенные делегации, могли не знать деталей, но принципиальные решения Союзников были им, безусловно, известны. Кроме статей, посвященных репарациям, по которым среди победителей был слишком большой разброс мнений. То, что Германия должна будет подписать открытый вексель, немцы узнали лишь получив текст соглашения.

А дальше произошло то, что долго потом обсуждали сами участники, а вслед за ними и историки. Брокдорф-Ранцау не поднялся со стула для ответного выступления. Он зачитал свою сорокаминутную речь сидя. Клемансо не прерывал германского министра, не просил его встать, хотя в зале отчетливо слышался недоуменный и возмущенный ропот. Германскому министру дали закончить выступление, но все расценили его поступок как проявление открытого неуважения к победителям. В своей речи Брокдорф-Ранцау не только защищался, но и нападал на Союзников. С самого начала он не согласился с тем, что из Германии пытаются сделать единственного виновника войны. Брокдорф-Ранцау допускал, что его страна была виновна в разрушениях, причиненных германской армией в Бельгии и северной Франции. Германия, говорил он, готова участвовать в восстановлении разрушенного и заплатить справедливые репарации Бельгии и Франции. Но все это было совершено во время войны ради достижения победы. Теперь война уже много месяцев как окончена, однако Союзники до сих пор не отменили блокады, что привело к смерти «сотен тысяч мирных жителей, погибших после 11 ноября... Они были уничтожены хладнокровно и целенаправленно уже после того, как наши противники добились ясной и гарантированной победы». Более того, вместо того чтобы организовать очищение бывших полей сражений в Бельгии и Франции «на основе ясного и делового понимания», Союзники продолжают использовать для этого германских военнопленных как «каторжан». Правда, в конце выступления германский министр, который не знал точного содержания переданного ему многостраничного текста, на всякий случай примирительно заметил, что германская делегация изучит текст соглашения «в надежде на то, что наша встреча может закончиться выработкой такого документа, который смогут подписать обе стороны» 178. Подобная надежда, однако, испарилась уже вечером того же дня.

Стоит сказать, что всем этим германский демарш не ограничился. Уже направляясь по завершении церемонии к выходу, Брокдорф-Ранцау остановился в дверях, повернулся лицом к остававшимся на своих местах мировым лидерам, окинул их долгим взглядом и демонстративно закурил. Лишь после этого он покинул зал. Что это было — жестом отчаяния, протестом или попыткой справиться с крайним волнением, никто так и не понял. Естественно, что со всех сторон на германскую делегацию обрушился шквал обвинений. Ллойд Джордж вернулся в свои апартаменты очень возбужденным, находясь на грани нервного срыва. Мисс Стивенсон он признался, что готов был «вскочить и ударить» германского министра, и ему «было чрезвычайно трудно усидеть на месте. Впервые он почувствовал, что ненавидит их (немцев. — И. Т.) также, как французы» 179. Поостыв, немцы решили, что переборщили, и в дальнейшем стали объяснять поведение своего министра чрезмерным волнением. Возможно, так оно и было, хотя сам Брокдорф-Ранцау утверждал впоследствии, что его нервы были не при чем. Но то, что германский министр все дни пребывания в Версале сильно нервничал, заметили тогда многие. Член американской делегации на конференции посол Уайт, который встречался с Брокдорфом-Ранцау накануне церемонии 7 мая, отметил, что «никогда еще не видел ни одного дипломата в столь сильном нервном возбуждении». Поэтому он предположил, будто германский министр просто боялся встать, опасаясь, что «ходившие ходуном ноги» подведут его и он рухнет на пол 180. Так это было или иначе, но германскому министру удалось в полной мере продемонстрировать свое отношение к тому, что происходило последние месяцы в Париже. Когда уже в гостиничном номере Брокдорф-Ранцау бегло ознакомился с текстом переданного ему соглашения, он сказал: «Этот объемистый том совершенно не нужен. Они могли бы отразить все в одной статье — Германия прекращает свое существование» 181. Теперь оставалось ждать официальной реакции