Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

из правых социалистов, с самого начала революции доказывавших необходимость вхождения социалистов в правительство, писал в газете «День»: «Этот выход (коалиционное правительство. — Авт.) многих пугает призраком пресловутого бургфридена»[558]. Однако, продолжал он далее, «…в особенностях нынешней международной обстановки на почве великого революционного переворота вопрос об образовании коалиционного правительства стоит в значительной мере вне этого спора»[559]. Откровеннее сразу после создания коалиционного правительства, 7 мая, на Всероссийской конференции РСДРП высказался меньшевик Б. И. Горев: «Как да кто думает о бургфридене? <…> Неверно предполагать, что это (создание коалиционного правительства. — Авт.) устраняет классовую борьбу»[560]. С точки зрения выступавшего, коалиционное правительство не предполагало заключения гражданского мира, что было равносильно прекращению классовой борьбы. Классовая борьба, по мысли меньшевика, продолжалась.

«Конфликт между Правительством и Советом ликвидирован, но протекшие дни не пройдут бесследно», — писал корреспондент «Дня» в статье «Сеятели гражданской войны»[561]. Современные исследователи оценивают Апрельский кризис в качестве «провозвестника радикализации и поляризации общественной атмосферы в последующие месяцы»[562]. Это проявлялось и в том, что понятие гражданская война, которое некоторые видные политики использовали уже во время Февральского восстания, в результате многократного употребления в дни Апрельского кризиса прочно вошло в политический дискурс «свободной России».

В ходе апрельских событий разные политические акторы отличным образом описывали суть гражданской войны, ее причины, участников и виновников. При этом существовало определенное согласие относительно реальной опасности кризиса. Обвиняя друг друга в развязывании гражданской войны, представители разных сил — в диапазоне от консерваторов до большевиков — способствовали тиражированию этого понятия. Словосочетание гражданская война и его синонимы использовались в дни кризиса и для обсуждения ряда важнейших проблем политической жизни, среди которых участие неорганизованных масс в уличных акциях, вооружение граждан, опасность раскола внутри «демократии».

Впервые после Февральского восстания состоялось столь интенсивное обсуждение взаимоотношений «буржуазии» и «демократии». Если их согласованные действия, согласно политическому воображению многих современников, позволили победить монархию в «гражданской войне» в февральские дни, то конфликт «буржуазии» и «демократии» таил в себе риск начала новой гражданской войны. Ради предотвращения этого сценария было решено оформить новое соглашение, на этот раз в виде создания коалиционного правительства.

5. «Испуг справа» и «испуг слева»: понятие гражданская война в мае 1917 года

В ходе Апрельского кризиса понятие гражданская война употребляли представители всех политических сил. Оно сыграло в том числе и сдерживающую роль: политическое использование страха перед противостоянием способствовало формированию коалиционного правительства либералов и умеренных социалистов. Казалось бы, опасения начала гражданской войны были этим развеяны, но нарастание новых конфликтов придавало дискурсу внутреннего противостояния новый импульс.

27 апреля, когда идея коалиционного правительства активно обсуждалась в советских и правительственных кругах, а также в прессе, состоялось торжественное заседание членов Государственной думы четырех созывов. На заседании В. В. Шульгин говорил о недовольстве контролем Совета над правительством, а также о том, что ведущаяся против союзников пропаганда, натравливание солдат на офицеров и безответственная агитация в деревне ведут к миру во что бы то ни стало, что равносильно измене[563]. Следом взявший слово И. Г. Церетели расценил выступление Шульгина как выражение взглядов «безответственных кругов буржуазии, провоцирующих гражданскую войну». Речь шла об империализме во внешней политике, который и привел к Апрельскому кризису. Церетели заключал:

Но если бы я хотя на минуту поверил, что эти идеи — идеи всей цензовой буржуазии, то я бы сказал, что в России не осталось никакого пути спасения, кроме отчаянной попытки теперь же объявить диктатуру пролетариата и крестьянства, ибо эти идеи — единственная реальная опасность гражданской войны. Восторжествуй они в рядах Временного Правительства, это было бы сигналом к гражданской войне[564].

Лидер революционных оборонцев связывал надежды с прогрессивной частью буржуазии, готовой пойти на соглашение с «демократией» и отказаться от узкоклассовых интересов. Представителями этой части буржуазии в правительстве сам Церетели и его единомышленники считали министров А. И. Коновалова, Н. В. Некрасова и М. И. Терещенко[565]. От того, насколько прочным окажется союз «живых сил страны», то есть союз «демократии» и прогрессивной части буржуазии, зависел успех революции[566]. Прочность такого союза позволяла нейтрализовать опасности справа и слева[567].

Как и в апрельские дни, крайние позиции, чреватые гражданской войной, по мнению умеренных социалистов, занимали Ленин и Милюков. По словам сотрудника газеты «День», «неуступчивость партии г. Милюкова в ее империалистическом психозе может соперничать лишь с неистовством большевиков в их максималистском психозе и представляет такую же помеху на пути революции. „Кадетская опасность“ для дела свободы грозит стать такой же серьезной, как и опасность анархо-бланкизма, и она потребует такой же упорной борьбы»[568].

О «кадетах» и «правдистах», которые «помышляют о захвате власти» и «роют подкоп» под правительство, правые социалисты в «Дне» писали и позднее[569]. Все же чаще и правые социалисты, и несоциалистическая печать связывали перспективу гражданской войны с действиями левых радикалов[570]. Некоторые современники усматривали риск возникновения гражданской войны в агитации «ленинцев» среди крестьян и рабочих.

Об опасности междоусобия в связи с аграрным движением уже в апреле говорили московские кадеты[571]. В мае сравнение неорганизованных земельных захватов с гражданской войной стало проговариваться гораздо чаще. 1 мая к этому вопросу на съезде делегатов фронта обратился И. Г. Церетели. Заверив делегатов, что все социалисты согласны с тем, что земля должна принадлежать народу, политик задавался вопросом, как осуществить передачу земли. Путь издания соответствующего декрета Советом рабочих и солдатских депутатов Церетели отверг: «Такой способ передачи земли народу грозит нам гражданской войной», — и призвал солдат дожидаться решения вопроса Учредительным собранием[572].

С мнением лидера меньшевиков, ставшего новым министром почт и телеграфов, было солидарно частное совещание Государственной думы, принявшее 20 мая резолюцию по докладу члена Главного земельного комитета при Временном правительстве С. И. Шидловского:

Всякие попытки присвоить себе в этом (земельном. — Авт.) вопросе права Учредительного собрания со стороны какого бы то ни было учреждения вызовут в стране смуту. Всякие же попытки разрешить земельную реформу захватным путем, самовольно или насильственно, приведут к бесконечным спорам, несогласиям и даже к междоусобным стычкам[573].

Позицию умеренных социалистов тиражировали некоторые представители «комитетского класса». В «Рабочей газете» была напечатана резолюция полкового комитета 423-го Лужского пехотного полка, в которой самовольные захваты земли осуждались, поскольку они создадут «почву для междоусобной, гражданской войны»[574]. В то же время уже в начале мая некоторые газеты сообщали о начале погромов помещичьих имений, в которых солдаты участвовали наравне с крестьянами. При описании таких инцидентов корреспонденты прибегали к понятиям «междоусобица»[575], «гражданская война»[576]. Ряд изданий связывал