Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий
Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) читать книгу онлайн
В начале XXI века гражданские войны все чаще становятся предметом политических дебатов и научного анализа. Какие культурные механизмы превращают отдельные конфликты в большие пожары гражданских войн? В поисках ответа на этот вопрос коллектив авторов пытается проследить, как в 1917–1918 годах в России использовалось понятие «гражданская война». Соединяя подходы различных школ интеллектуальной, культурной и политической истории, исследователи анализируют, какие значения вкладывались в этот термин, как им манипулировали различные политические силы, какие контексты определяли его употребление и каким было восприятие этих высказываний адресатами. Одна из главных задач книги — понять, как предварительное проговаривание насилия по отношению к «внутренним врагам» способствует реальной эскалации конфликтов.
Атмосферу нарастающей тревоги передал корреспондент «Рабочей газеты»: вызванные нотой Милюкова
…демонстрации и контрдемонстрации сменяли друг друга и становились все враждебнее; «гражданские потасовки» грозили превратиться в гражданскую войну, чему немало содействовали безответственные агитаторы и, вероятно, просто темные личности с обеих сторон, со стороны противников и сторонников правительства. Были уже случаи перестрелок[491].
На заседании Петроградского Совета 21 апреля, когда стало известно о стрельбе в центре столицы, М. И. Скобелев заявил, что те, кто открыл стрельбу, — «изменники» и «враги народной свободы» и что «нужна суровая и беспощадная борьба, так как [они] пытаются вызвать гражданскую войну, которая может погубить все завоевания народа»[492]. Предотвращение гражданской войны, описываемое как актуальная политическая задача, оправдывало жесткие меры, направленные против врагов революции.
Эта позиция нашла отражение в воззвании Исполкома Петроградского Совета, которое заканчивалось призывом: «Никакие насилия граждан друг над другом не могут быть допущены в свободной России. Смута выгодна лишь врагам революции. Кто ведет к смуте, тот враг народа»[493].
Поддерживая этот курс на деэскалацию конфликта, корреспондент «Новой жизни» писал: «Совет Р<абочих> и С<олдатских> Д<епутатов> постановил не выходить на улицу и впредь, в течение ближайших дней, пока длится острое возбуждение. Теперь всякий может убедиться, какая сторона питает источники гражданской войны»[494]. Автор статьи, вероятно, намекал на кадетов, призвавших своих сторонников выйти на манифестации в поддержку Временного правительства[495].
22 апреля Петроградский комитет партии эсеров, также стремясь удержать горожан от выступлений, выпустил воззвание, авторы которого напоминали об опасности неорганизованных выступлений: «…случайно и беспорядочно возникшие уличные столкновения, которые легко раздуть до размеров гражданской войны, — лучшая пища для реакции и лучший повод для ее внутреннего обострения и будущего вмешательства»[496].
Тема гражданской войны звучала и в резолюциях, принимаемых в эти дни. 22 апреля собрание представителей батальонных и полковых комитетов Петроградского гарнизона и его окрестностей выпустило резолюцию, составители которой считали деятельность Совета и его Исполкома «заслуживающей полного одобрения» и признавали, «что он в эти тревожные дни умел выйти с достоинством из конфликта, способствовал усилению демократии и не допустил гражданской войны». Собрание призывало «дать самый решительный отпор всем попыткам посеять рознь между солдатами и рабочими на почве прошлых кровавых столкновений и признать гражданскую войну гибельной для дела революции»[497]. В этом документе проявился страх перед тем, что гражданская война примет форму борьбы между солдатами и рабочими, что приведет к расколу социальной базы умеренных социалистов и их политической изоляции[498].
Некоторые современники полагали, что конфликт рабочих и солдат в результате Апрельского кризиса усилился. Философ и историк Г. П. Федотов отмечал в частном письме:
Много тяжелых часов пришлось здесь [в Петрограде] пережить, когда едва-едва не разразилась гражданская война. Пролившаяся кровь произвела сильное отрезвляющее впечатление. Люди стали спокойнее, но посеяна рознь между рабочими и частью солдат[499].
Пресса, в том числе и издания умеренных социалистов, стремящихся как можно быстрее ликвидировать последствия кризиса, способствовала распространению тревожных настроений. Подобная риторика оказывала определенное воздействие на некоторых читателей. «Кажется, положено уже начало гражданской войне. Меня одолевает крайний пессимизм. На душе тревожно», — писал 23 апреля член Иркутской губернской продовольственной управы[500].
Н. А. Черданцев сообщал в письме: «…распад государственный, даже белорусы, буряты и тому подобные требуют автономии. Удастся ли вновь сплотить взбаламученное население хотя бы на федеральных началах — вопрос. Возможна еще гражданская война. Финляндия уже отлагается, пока на словах, однако». В то же время силовое противостояние могло быть вызвано и другими причинами, Черданцев писал о кризисе власти, порождающем политическое насилие: «Далее, ты из газет уже знаешь, что резня начинается и на другой почве. Временное правительство слабо, во многом неискренне, и вот 21 апреля разыгралась уже прелюдия к гражданской войне»[501]. Автор видел и другие факторы, подталкивающие страну к гражданской войне:
Лично я из всего, что наблюдаю, делаю такой вывод: предстоит невиданная гражданская резня, когда поднимутся крестьяне. Так и готовиться надо, так и жизнь расположит. Мне-то, конечно, лично все равно. Ну, а тому, у кого семья, иное дело[502].
Письмо Черданцева интересно тем, что, в отличие от многих современников, он находил несколько причин для гражданской войны, не объясняя предпосылки для ее возникновения каким-то одним фактором, не возлагая ответственность за нее на какую-то одну политическую силу. В этом отношении его оценки близки суждениям некоторых современных историков, рассматривающих гражданскую войну как переплетение разнообразных конфликтов.
В ходе Апрельского кризиса многие политики считали важнейшей задачей предотвращение гражданской войны, вопрос о виновниках междоусобицы приобретал особую актуальность. Предсказуемо ответственность за подготовку гражданской войны возлагалась на Ленина и его сторонников: пропагандистские кампании предшествующих недель предлагали именно такую интерпретацию.
21 апреля на митинге у Казанского собора ораторы утверждали, что «приехавший из Германии Ленин зовет к братоубийственной войне»[503]. Участники демонстрации на Невском проспекте, организованной сторонниками П. Н. Милюкова, требовали «немедленного ареста Ленина, который приехал сюда для того, чтобы вносить смуту и раздор в единую революционную армию и революционный пролетариат»[504].
Свидетельства журналистов подтверждаются и синхронными источниками личного происхождения. М. П. Чубинский в начале апреля делает запись о выступлении Ленина на собрании большевиков и меньшевиков 4 апреля:
К счастью, пока, на съезде р. и с. депутатов, Ленин не имел успеха со своей бунтарской и предательской программой мира с немцами и гражданской войны, но кто может поручиться за будущее[505].
Одесская студентка писала в своем дневнике 26 апреля:
Ленина и его сторонников мы все ненавидим, т. к. они всюду сеют разлад и портят революцию, призывая к гражданской войне и свержению Временного правительства[506].
В. П. Кравков, военный врач, замечал в дневнике в конце апреля:
Удручает меня буйствующая ленинская клика, вносящая разврат в революцию; в Петрограде, Кронштадте и некоторых других городах уже, кажется, начались гражданские войны[507].
Показательно, что Кравков в данном случае писал о гражданской войне во множественном числе, вероятно предполагая, что существуют их особая топография и/или их особые разновидности.
Вооруженные столкновения на Невском проспекте 21 апреля побудили говорить уже не
