Измена командармов - Андрей Владиславович Ганин

ночь артиллерию с укрепленных мест и высот в Уфе и заказал паровоз с вагоном для осмотра позиций. Затем Махин проехал за станцию Чишмы и по Волго-Бугульминской железной дороге вместе с неустановленными советскими частями ушел к линии фронта. Полотно Самаро-Златоустовской дороги, вдоль которой наступали чехословаки, было разрушено за Чишмами. При этом встреча с чехословаками произошла на Самаро-Златоустовской дороге[222]. Впрочем, секретарь уфимского губкома РКП(б) Г.Н. Котов и командующий Поволжской группой чехословацких войск полковник (впоследствии — генерал) С. Чечек отмечали, что Махин уехал из Уфы и прибыл к чехословакам на автомобиле, что ставит под сомнение вышеприведенные сведения.

По версии Чечека, Махин со своим адъютантом выехали на автомобиле ему навстречу. При встрече Махин заявил Чечеку примерно следующее: «Я начальник штаба[223] красных войск в Уфе. Зная о вашем приближении, я разослал все части так, что вы можете войти в город беспрепятственно. Дальнейшее мое личное пребывание в городе — невозможно. Возвратиться туда мне нельзя… Идите на эту крепость смело, не раздумывайте, достаточно одной части, чтобы забрать город»[224]. Таким образом, Махин сдал город чехословакам и Народной армии. На сторону противника перешел и преемник Махина на посту командарма А.И.Харченко.

Накануне падения города в Уфе была паника. Ее усугубляли отсутствие связи со штабом фронта, определенная растерянность, которую повлекли измены Махина и Харченко. Советские работники были заняты сборами. Часть учреждений красные эвакуировали на пароходах по реке Белой, другая группа отступавших из Уфы отходила в горы. 4 июля 1918 г. противники большевиков заняли Уфу без боя, причем некоторые горожане встречали новую власть с цветами[225].

Видный советский военный работник, член РВС Восточного фронта П.А. Кобозев вспоминал в 1931 г. (постфактум и с учетом последовавшей антитроцкистской конъюнктуры и послезнания об изменах): «В Уфе — дезорганизация сильная: т. [Б.М.] Эльцин — предисполкома, т. [А.И.] Свидерский… ропщут на наркомвоен — Подвойского, вздумавшего с согласия наркомвоен — Троцким перестраивать партизанские, испытанные красногвардейские боевые рабочие отряды в красноармейские полки, как раз в момент падения Самары, и теперь нет ни отрядов, ни полков. Ропщут на Яковлева, получившего от наркомвоена какие-то всеобъемлющие права командующего Оренбургско-Самаро-Саратовским фронтом и потому сдавшего Самару и разоружившего Уфу, увезя все замки от орудий в Саратов. Скандал полный, защищаться нечем.

Делаю смотр полкам, отведенным в лагери, и вижу: невероятную рвань и шпану, сотни явных босяков или “люмпен-пролетариев”, не могущих оторваться от кучи баб, даже когда я пытаюсь их построить; весь лагерь представляет собой рогожи, натянутые около вагонов, где “полки” валялись на земле с бабами среди собственных отбросов. С этим “войском” корпусов чехословацких не удержишь.

Узнаю, что единственной силой, сдерживающей чехословаков, является Блохин, с группой в 150–200 самарских железнодорожников, правильно отступающих перед натиском чехословаков по 20–25 верст в сутки, рвущий путь и находящийся сейчас в Белебее — Аксакове. Еду к нему один, на паровозе. Вижу героев-борцов, решившихся умереть, но не поддаваться панике, не бежать. Чехословаки пытаются обойти отряд Блохина на броневиках, но черноземные дороги не позволяют.

Вернувшись в Уфу, рекомендую Реввоенсовету назначить Блохина командармом-2 и убрать подозрительный штаб Яковлева — Махина подальше, получаю согласие Реввоенсовета и расформировываю штаб.

Уфа. эвакуировалась вниз по [реке] Белой. Блохин после Чишмы отступил туда же, и чехословацкие клещи сжимают Уфу, как с запада, так и с востока, где и Яковлев, и Махин перебежали к чехословакам.

Я едва-едва успел погрузить автомобиль на пароход, отходивший последним с членами уфимского исполкома»[226].

Чрезвычайно важное свидетельство о причинах и обстоятельствах падения Уфы представляет записка председателя уфимского губисполкома совета рабочих и крестьянских депутатов Б.М. Эльцина, подготовленная 8 августа 1918 г. Эльцин писал: «Падение Уфы было неминуемо. Лучшие боевые рабочие дружины были отосланы для подкрепления Самары (300 чел.) и Оренбурга (700 чел.). 2 советских полка в Уфе находились в процессе организации. Среди лиц высшего военного командования (Подвойский, [Ф.И.] Голощекин, [М.С.] Кадомцев, Яковлев) возникали постоянные трения, коллизии, тормозившие местную работу, царила полная несогласованность, и неизвестно было, кто является ответственным руководителем военных действий против чехословаков. Несмотря на близость военной опасности, т.т.[227] Подвойским, с одной стороны, Голощекиным, с другой, прежний уфимский боевой аппарат (рабочие дружины) был уничтожен, новый не был создан. Военные подкрепления не присылались. Плана военных действий, общих руководящих указаний не было выработано. Время тратилось на митинги и на организацию помещений для целого ряда штабов еще не существующих армий, дивизий, полков и отдельных частей.

А между тем время, достаточное для организации обороны, нам было случайно предоставлено судьбой: незаметный или неразгаданный по военным способностям т. Блохин, кстати, лицо с законченным высшим образованием военным, с маленьким отрядом в 22 челов[ека], задерживал чехословаков от Самары до Уфы в течение целых 22-х дней.

Делаемые т. Подвойским распоряжения и назначения как бы говорили за то, что он-то и является командующим и высшим руководителем военных и оперативных действий, на запрос об этом в губисполкоме т. Подвойский заявил, что он отказывается от этой чести. Неожиданно для губисполкома, когда разъезды чехословаков стали появляться по Волго-Бугульминской дороге, т. Подвойский заявил, что он через несколько часов уезжает и что во главе оперативного и военного комиссариата остается некто, кажется, Родионов.

Этим “некто” оказался теперь небезызвестный Махин. Политическим комиссаром при нем оказался Каменский.

К этому времени относится образование Военно-революционного совета и приезд к нам т. Кобозева. Последний пробыл у нас сутки, никаких общих планов не сообщил, руководящих указаний не дал, приказал только нагрузить прибывшие для продовольственных операций 15 грузовых автомобилей патронами, выдать для Оренбурга 6 миллионов денежных знаков и направить все это в Оренбург, куда он сам тотчас же и выехал. До Оренбурга все это не доехало, т. к. Кобозев при приезде в Оренбург дал распоряжение об эвакуации Оренбурга и вывозе всех войск на Ташкент.

Махин же, изучив позиции и подступы к Уфе для обороны ее, сместив Блохина с занимаемого поста, неожиданно открывается, перебежав к чехам.

Мы остаемся без Подвойского, без Кобозева, без Махина.

Тогда губисполком созывает военный совет боевых организаций, призывает рабочие дружины к активной деятельности, к энергичному отпору чехословаков и обороне Уфы.

Военный совет берется за эту задачу, дает знать по всем заводам о вывозе боевиков, избирает президиум из 3-х лиц и в качестве военного руководителя избирает т. Блохина. Работа ожила. Все ожи[ви]лось. Намечен был план защиты, в случае нужды намечено было правильное с боем отступление с разделением войсковых дружин на 2 части: горную, идущую по ж[елезной] д[ороге], мешающую противнику продвигаться дальше для соединения