Академический зигзаг. Главное военно-учебное заведение старой России в эпоху войн и революций - Андрей Владиславович Ганин

Махову было отказано, в результате он остался в Советской России и осенью 1919 года был расстрелян по делу антибольшевистской подпольной организации «Национальный центр».

Эти эпизоды наглядно демонстрируют роль случая в том, в каком лагере оказывались генштабисты в Гражданскую войну.

Осенью 1917 года в академию стали прибывать слушатели. Курсовик В. М. Цейтлин записал в дневнике 14 октября: «Был сегодня в академии, видел много народу. Кажется, будет у нас довольно интересно, новые профессора, новые кафедры, вот лишь бы заниматься дали спокойно». Но о спокойствии в Петрограде октября 1917‑го можно было только мечтать.

Как отмечал профессор Б. В. Геруа,

чтение курсов и ведение практических занятий шли через пень в колоду. Стоявшая у дверей и заглядывавшая в окна революция мешала сосредоточиться и спокойно отдаться науке. Как профессора, так и слушатели чувствовали себя точно на куске, оторвавшемся от Земли и блуждающем в пространстве вне связи с остальным миром. Знали, что этот метеор рано или поздно шлепнется о твердую поверхность и расплющится в порошок.

Нечто похожее ощущал и В. М. Цейтлин, записавший в дневнике незадолго до большевистского переворота: «Апатия положительно ко всему, ничего не хочется делать, ни во что не веришь…»

Профессор М. А. Иностранцев вспоминал:

Работалось легко и с интересом. Вечером я подготовлял дальнейший курс, составлял конспекты для слушателей, а днем ездил в академию для чтения лекций и ведения практических занятий. Однако обстановка для работы значительно ухудшилась. Стали исчезать предметы первой необходимости, и сильно чувствовался недостаток топлива, так что последнее приходилось сильно экономить, и хорошо топить мою, довольно большую, квартиру было невозможно. Приходилось зябнуть.

Такие предметы первой необходимости, как сахар, соль, мука, приходилось доставать или в академическом кооперативе, или же по протекции приказчиков в магазинах, бывших нашими поставщиками. Мясо стало предметом роскоши. Пришлось познакомиться с такими блюдами, как котлеты из сушеных овощей, и с такими лакомствами, как лепешки из кофейной гущи.

О повседневности академии осени 1917 года писал в дневнике и В. М. Цейтлин. 16 октября он отмечал: «Страшная дороговизна, а у нас в академии до сих пор не наладились обеды, приходится ездить в собрание армии и флота, причем устаешь от этого мотания дьявольски». Впрочем, вскоре слушателей стали обеспечивать питанием. 18 октября Цейтлин записал: «В академии наладилось продовольствие, и теперь стало легче жить, во всяком случае, обед обеспечен. Прислуга женская, и как это хорошо».

Поляков принять, украинцам отказать

Революционное время диктовало и новые требования приема на курсы. Начальник Генерального штаба генерал-майор Ю. Д. Романовский сообщал новому начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу от инфантерии М. В. Алексееву 1 сентября 1917 года:

Независимо от указанных требований, на подготовительные курсы 3[-й] очереди надлежит командировать 10 офицеров-поляков для подготовки офицеров для штабов польских войск, из них 5 по выбору генерала [И. Р.] Довбор-Мусницкого и 5 по выбору генерала [А. А.] Осинского, среди последних желательно назначить полковника Ясенского, ныне состоящего при Ставке…

К 25 сентября кандидаты должны были прибыть в академию.

Попытались воспользоваться открытием в Петрограде ускоренных курсов академии и вытребовать отдельные квоты на обучение своих офицеров и украинские политики. Предполагалось, что офицеры-украинцы, окончившие курсы, будут служить в национальных формированиях. 5 октября 1917 года в Ставку была направлена следующая телеграфная переписка из академии:

По ходатайству представителя Цент[ральной] рады при ГУГШ, прошу уведомить, не встречается ли препятствий к командированию на подготовительные курсы третьей очереди пятнадцать офицеров-украинцев, предназначаемых для штабов украинизируемых дивизий и корпусов. Офицеры должны удовлетворять общим условиям, установленным для командируемых на третьи курсы. Полковник Андогский. С своей стороны полагаю, что создание офицеров Генерального штаба специально для украинских дивизий внесет путаницу в прохождение службы Генерального штаба. Генеральный штаб должен быть единый. Г[енерал-]м[айор] Марушевский.

Генерал В. В. Марушевский тогда исполнял должность начальника Генерального штаба. Того же мнения придерживались начальник штаба Верховного главнокомандующего Н. Н. Духонин и генерал-квартирмейстер М. К. Дитерихс, наложивший на телеграмму резолюцию: «Наштаверх и я совершенно согласны с вашим мнением, а потому командирования не будет». 7 октября окончательно решено было не выделять специальных квот для украинских офицеров.

Обращения украинских и польских представителей касались и набора в старший класс 2‑й очереди. Командир Польского стрелкового корпуса генерал-лейтенант И. Р. Довбор-Мусницкий 3 октября 1917 года распорядился о командировании в академию шести польских офицеров. Некоторых польских офицеров по ходатайствам командования польских войск в России могли зачислять на так называемую «польскую вакансию» сверх штата. Это позволяло попасть в академию даже тем, кто при общем конкурсном отборе шансов не имел. Командир 34‑го армейского корпуса генерал-лейтенант П. П. Скоропадский 1 октября ходатайствовал о командировании на курсы штабс-ротмистра В. В. Кочубея.

В числе польских офицеров в старшем классе 2‑й очереди обучался и обер-офицер для поручений штаба Польского стрелкового корпуса штабс-капитан Ромуальд Воликовский, впоследствии бригадный генерал Войска польского. Эта фигура заслуживает более подробного рассказа. Воликовский был георгиевским кавалером, имел и другие награды. Весной 1918‑го Воликовский на короткое время оказался в рядах зарождавшейся Красной армии, в штабе военного руководителя Петроградского района и Северного участка завесы. Летом 1918 года с другими польскими офицерами он был направлен польским мобилизационным отделом в Москве в Сибирь, чтобы возглавить военно-административную работу среди польских военнослужащих и формирование 5‑й польской стрелковой дивизии для восстановления Восточного фронта против немцев. Так он оказался на Востоке России, где стал начальником штаба польских войск в Восточной России и начальником штаба 5‑й польской дивизии. Вернувшись в Польшу, подполковник Воликовский участвовал в Советско-польской войне в качестве начальника штаба 5‑й польской армии генерала В. Сикорского, впоследствии польского верховного вождя и премьер-министра польского эмигрантского правительства. Это сотрудничество сыграло свою роль в последующей карьере Воликовского.

Летом 1921 года Воликовский стал первым польским военным атташе в Москве, но его службу прервал шпионский скандал: Воликовский тайно занимался сбором разведданных, завербовал курсовика-колчаковца, бывшего подполковника С. С. Дзюбенко и организовал на Петровке книжный магазин «Военно-техническое образование», служивший явкой для польской агентуры. Дзюбенко арестовали и расстреляли.

Через двадцать лет, в августе 1941 года, бригадный генерал Воликовский вновь был назначен польским военным атташе в Москве (на этот раз от польского правительства в изгнании), позднее он возглавил польскую военную миссию в СССР, где вел розыск депортированных в 1939 году поляков и пытался мобилизовать их на польскую военную службу. В сентябре 1942 года был выслан из СССР по обвинению в шпионаже и уехал на Ближний Восток. После Второй мировой