Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

за власть рабочих и крестьян». Далее он признает, что не все «угнетенные» оказались на правильной стороне: «Вот уже прошел год, а гражданская война все продолжается». Отсюда Подвойский выводит важность агитации и пропаганды, поскольку «самое страшное в гражданской войне… то, что пули наши попадают часто в грудь не наших прямых врагов»[2273].

Иная риторика использовалась в статье «Гражданская война», написанной ведущим советским пропагандистом Л. С. Сосновским. В конце августа, в период ожесточенных боев на Восточном фронте, он писал о невозможности превращения вчерашних врагов в друзей: «В гражданской войне, когда она началась, этого быть не может. Здесь война идет до победного конца!»[2274] Формула «война до победы» исключала постановку вопроса о нежелательных жертвах.

Политическое руководство Комуча и его Народной армии, так же как и их враги, должно было прояснять природу военного конфликта. В период деятельности Комуча (июнь — сентябрь 1918 года) его лидеры, преимущественно правые эсеры, не представили свои идеи о гражданской войне в специальных текстах, оставив лишь разрозненные и краткие упоминания в речах и публицистике. Однако, по мнению современного исследователя, главной их задачей было «определение и навязывание авторитетного ви́дения гражданской войны», суть которого сводилась к обоснованию необходимости войны с германским «империализмом» и — как они утверждали — подчиненной ему большевистской диктатурой, которые несли угрозы «демократии» и «независимости» России[2275].

4 сентября П. Д. Климушкин, возглавлявший ведомство внутренних дел, произнес речь о «Самарском восстании». Описывая ситуацию после разгона Учредительного собрания, он признался: «В то время можно было вызвать гражданскую войну, но мы понимали, что это кончилось бы печально, ибо реальных сил для поддержки движения со стороны населения и рабочих не было»[2276]. К маю же ситуация радикально изменилась. Тогда VIII Совет ПСР и принял резолюцию, один из пунктов которой гласил, что «ликвидация» «большевистской власти» «составляет очередную и неотложную задачу всей демократии. Эта ликвидация не только не усугубит гражданской войны в рядах трудовой демократии, но, наоборот, поведет к восстановлению единства демократии…»[2277] Тезис о «ликвидации» большевизма предполагал фактическое участие в гражданской войне, которое, однако, описывалось как борьба за ее прекращение.

Вскоре после начала чехословацкого выступления члены Учредительного собрания от Самарской губернии И. М. Брушвит, П. Д. Климушкин и Б. К. Фортунатов в обращении к «гражданам-крестьянам» объявили о падении «большевистского самодержавия», которому, вкупе с предательством в интересах «немецких завоевателей», вменялось ограбление и натравливание крестьян «друг против друга», разжигание «страсти безумной гражданской войны»[2278].

Риторику завершения гражданской войны использовали в целях политической легитимации и другие враги большевиков. В меморандуме военно-политического руководства Западной Сибири дипломатическому представителю США 12 июня «прекращение гражданской войны» было названо в числе мер, «провозглашенных» Временным сибирским правительством[2279].

Успехи и неудачи антибольшевистских сил летом 1918 года сопровождались выдвижением требований прекращения гражданской войны, которые, как и прежде, исходили от разных, порой противостоящих друг другу сил. Так, в обращении Комуча к донскому казачеству на большевиков возлагалась ответственность за рождение «невиданного пожара небывалой гражданской войны»[2280]. Если осенью 1917 года многие социалисты допускали применение насилия к «буржуазии», однако отказывались от вооруженного конфликта «внутри демократии», то составители этой резолюции шли дальше. Большевики не считались уже частью «трудовой демократии», а потому, в интересах «единства» демократии, насилие по отношению к ним считалось легитимным.

В этих условиях лозунг прекращения гражданской войны приобретал все более отчетливый мобилизационный характер. Обращение городской управы Самары к гражданам-избирателям завершалось призывами, первый из которых гласил «Довольно морей крови и безрассудной гражданской войны!». Заканчивалось же оно агитацией за патриотическую военную мобилизацию[2281]. Требование «прекратить ожесточенную гражданскую распрю» звучало в преамбуле информации об условиях формирования сибирских добровольческих полков в Западно-Сибирском военном округе, широко публиковавшейся с начала июня[2282].

Этот лозунг использовался и для политической партийной мобилизации. В августе избирательный список Союза возрождения России в Симбирске шел на выборы в городскую думу с призывами, среди которых был «Долой гражданскую войну внутри областей, занятых Народной армией!»[2283]. Уточнение об «областях, занятых Народной армией» иллюстрирует особенности политического использования лозунга; можно предположить, что в данном случае речь шла не только о войне с большевиками, но и о других конфликтах.

Пропагандистское воззвание Комуча к населению Советской республики оканчивалось призывами: «Будем же вместе бороться за свободу и независимость России. Объединимся все! Долой гражданскую войну!»[2284] Последний лозунг был хорошо известен рабочим городов, знакомых с движением Собрания уполномоченных. Для Комуча было необходимо заручиться поддержкой пролетариата, нередко сохранявшего, а подчас и выражавшего открыто свои симпатии к «большевизму».

Требование прекратить гражданскую войну могло использоваться и оппонентами Комуча. Чрезвычайное заседание Самарской рабочей конференции, руководимой социал-демократами (меньшевики не одобрили вхождение своих членов в Комуч), 15 июня постановило: «Первой главной задачей рабочего класса в настоящий критический для революции и страны момент является прекращение гражданской войны в его рядах и восстановление единства и независимости рабочего движения»[2285]. В резолюции прозвучало и требование сохранения Совета, отразив наличие оппозиционных взглядов.

Напротив, в самарской газете кадетской ориентации решение задачи «объединения всех государственно и национально мыслящих элементов» связывалось с отказом от символики Февраля, которая продолжала оставаться значимой для многих противников большевиков. Комуч должен был перестать использовать красный флаг: «Надлежит отказаться от цветов революции, слишком красных от пролитой в гражданской смуте крови…»[2286]

Критикуемый и слева, и справа Комуч вынужден был балансировать для удержания своей — все более условной — социальной базы поддержки.

В случае ижевско-воткинского восстания рабочих и фронтовиков, свергших местных большевиков и их союзников-максималистов в августе[2287], речь шла о расширении социальной базы Комуча. В конце месяца члены Ижевского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, действовавшие в союзе с Прикамским комитетом членов Всероссийского Учредительного собрания, обратились к жителям Сарапула, призывая «объединиться с нами вокруг… демократических лозунгов и прекратить братоубийственную гражданскую бойню». Их воззвание завершалось призывом «Долой гражданскую войну!»[2288].

Выступления Комуча за «прекращение» гражданской войны подразумевали победу над большевиками на полях сражения, а потому де-факто речь шла об активизации гражданской войны. Такая риторика могла быть использована и против Комуча: современники ощущали противоречия этой пропаганды, а требование остановить гражданскую войну могло быть адресовано и этому органу власти.

На рабочей конференции 4 июля в Самаре один из делегатов, не удовлетворенных заявлением председателя Комуча о невозможности легальной деятельности для врагов «демократии», утверждал, что, вопреки разговорам об окончании гражданской войны, она только расширяется[2289].

Другой делегат обосновывал необходимость введения всеобщей воинской повинности тем, что построенная по такому принципу армия якобы «прекращает гражданскую войну,