Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

фактически говорил и Л. Д. Троцкий, глава делегации во время второго раунда переговоров. Выступая на III съезде Советов, он заявил, что австро-германская делегация решилась диктовать свои требования, зная, что фронт ослаблен, а внутри России идет гражданская война[2059].

Когда 15 декабря выяснилось, что требования и предложения Центральных держав далеки от представления о справедливом мире, возникла угроза возобновления боевых действий на фронте[2060]. После обсуждения этого вопроса в СНК 18–19 декабря было решено усилить агитацию против «германского экспансионизма», затягивать переговоры, активизировать усилия по восстановлению боеспособности армии и начать пропагандистскую кампанию, призванную продемонстрировать необходимость «революционной войны» против Германии[2061].

31 декабря в «Правде» появилась статья Н. И. Бухарина, утверждавшего, что при любом исходе мирных переговоров война перестанет быть конфликтом между нациями. Она может возобновиться только как гражданская война, как борьба между классами, и в таком случае она приобретет совершенно иной характер «не только по своей сущности, но и по методам своего ведения»[2062]. Эти тезисы Бухарин развил позже в ходе партийных дискуссий по вопросу о заключении мира. Схожие идеи в начале января высказывал и Е. А. Преображенский, опубликовавший в «Правде» статью «Гражданская война и война внешняя». Он полагал, что для большевиков внешний и внутренний фронты — это единая война — война классов, в каждом случае ведется борьба с врагами Октябрьского переворота[2063].

К этому времени, однако, Ленин окончательно пришел к выводу о необходимости заключения мира с Германией на любых условиях. Свои взгляды он изложил в «Тезисах по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», озвученных им 8 января 1918 года на совещании ЦК партии с большевиками-делегатами III съезда Советов. Главным аргументом Ленина в пользу заключения немедленного мира была продолжающаяся гражданская война. Лидер партии не сомневался, что «советской власти обеспечена победа в этой войне, но неизбежно пройдет еще некоторое время, неизбежно потребуется немалое напряжение сил, неизбежен известный период острой разрухи и хаоса, связанных со всякой войной, а с гражданской войной в особенности, пока сопротивление буржуазии будет подавлено». Сопротивление противников советской власти подталкивало Ленина к выводу, что необходим промежуток времени, не менее нескольких месяцев, чтобы использовать «развязанные руки для победы над буржуазией сначала в своей собственной стране»[2064]. В этой логике мир на внешнем фронте был необходим для победы во внутреннем конфликте. Совещание, однако, не поддержало Ленина и высказалось за «революционную войну»[2065].

На заседании ЦК 11 января Ленин вновь попытался привлечь на свою сторону партийное руководство. Он утверждал, что правительству необходимо время для проведения в жизнь социальных реформ, упрочения своей власти, нужны «свободные обе руки», чтобы «додушить буржуазию». По его мнению, сторонники «революционной войны» безосновательно считали, что, начав ее, советские власти «будут находиться в гражданской войне с германским империализмом» и тем самым пробудят в Германии революцию. Ленин полагал, что немецкая революция еще не созрела, в то время как внешняя война погубит социалистическую республику в России[2066].

Сторонники революционной войны, или «левые коммунисты», как их стали позже называть, смотрели на революцию в России как на лишь один из участков «общего фронта борьбы классов». Соответственно, большевики, действуя в интересах революционного движения в Германии и Австро-Венгрии, не должны подписывать мир[2067]. Впрочем, на заседании 11 января «левые коммунисты» поддержали предложение «войны не вести, мира не подписывать». Ленинская позиция была вновь отвергнута, но одновременно было решено воздержаться и от призывов к «революционной войне»[2068].

Впрочем, уже 15 января «левые коммунисты» потребовали от ЦК созыва партийной конференции для обсуждения вопроса о мире[2069]. 18 января сторонники революционной войны в Петербургском комитете партии сформулировали свои тезисы против заключения аннексионистского мира. Проект тезисов был подготовлен одним из лидеров «левых коммунистов» Н. И. Бухариным. Среди прочего в них говорилось и о том, что Октябрьская революция изменила характер внешней войны: она из «империалистической» превратилась в «гражданскую войну против международного капитала»[2070].

В те же дни тезис о начале мировой гражданской войны, борьбы «международного пролетариата» против «буржуазии» появился в «Правде» и «Известиях». В их статьях призыву «Долой гражданскую войну!» противопоставлялся лозунг «Да здравствует гражданская война!»[2071]. Выдвигавшийся и ранее лозунг (см. главу 2) приобрел теперь новый смысл. Такое расширительное значение гражданской войны должно было легитимизировать возможное возобновление боевых действий против Германии и ее союзников среди сторонников советской власти.

27 января советская и австро-германская делегации констатировали, что мирные переговоры зашли в тупик. На следующий день Троцкий передал представителям Центральных держав заявление, что Россия отказывается принять предложенные условия, и объявил о выходе из войны. 16 февраля германское командование официально уведомило о возобновлении состояния войны между Россией и Германией через два дня[2072].

Перед лицом возвращения к военным действиям в либеральной прессе появились призывы забыть внутренние распри и провозгласить гражданский мир между классами[2073]. «Наш век» писал, что справиться с угрозой могла лишь «единая общепризнанная власть» при установлении «внутреннего мира в стране»[2074]. Для продолжения внешней войны, по словам кадетской газеты, нынешним властям следует побуждать к «гражданскому миру»[2075]. Редакция «Известий» считала, что такой «патриотизм буржуазии» может лишь втянуть население в «братоубийственную войну»[2076]. Советская газета выступала против гражданского мира, видя в нем попытку отвлечь пролетариат от внутренней классовой борьбы.

18 февраля 1918 года австро-германские войска начали наступление на Восточном фронте. Некоторые видные большевики и в этих условиях продолжали вести агитацию в русле идеи мировой гражданской войны. Уже на следующий день «Известия» вышли со статьей, где возобновление боевых действий со стороны Германии называлось не национальной войной, а классовой борьбой, карательной экспедицией и гражданской войной[2077]. «Известия» и позже писали о том, что война перестала быть «империалистической» и превратилась в войну классовую[2078]. «Правда» сообщала о формировании отрядов «для борьбы с ярмом немецкой калединщины»[2079]. В этом обороте в отношении противника использовалось слово из языка внутреннего конфликта, синоним контрреволюции.

20 февраля на рассмотрение СНК было представлено воззвание к населению по поводу переживаемых событий. Его авторы ставили в один ряд эпизоды «войны в тылу»: «украинскую смуту, калединский мятеж, дутовское восстание, польский бунт, бунты астраханский, сибирский», войну с Румынией, «финляндскую войну против финляндской буржуазии» — с наступлением Германии: «немецкие капиталисты и помещики», видя успехи советской власти в борьбе «со своей буржуазией», двинули на Россию свои войска. «Началась мировая гражданская война», — заявлял автор данного текста[2080]. Это воззвание, однако, не было принято.

В приказе Верховного главнокомандующего Н. В. Крыленко