Распря великая. Московско-галичские войны второй четверти XV века - Владимир Алексеевич Волков

весьма сомнительна, но устрашить могла многих[155]. Испугала она и хана. Улуг-Мухаммед, приняв сторону Мин-Булата и его сторонников, запретил Тегинэ выступать на суде: чаще ренет Тегиня за князя Юрья о великом княжении, то убить его повелеваю»[156]. Эмиру пришлось молчать, но действовать в пользу своего галичского друга он не перестал. Ситуация зашла так далеко, что недруги действительно попытались убить Тегинэ. Но тот, предупрежденный своим племянником Хусейном, успел спастись[157].

Непосредственно на ханском суде 15-летний московский князь ничем не отметился. Хотя ему и дяде Юрию пришлось говорить первыми и изложить свои аргументы. «Имнога пря бысть межи их; князь велики по отчеству и по дедству искаше стола своего, князь же Юрьи летописци и старыми списки и духовною отца своего великого князя Дмитриа»[158]. Судя по этой интересной летописной записи, Василий II ссылался на уже сложившуюся практику – его отец и дед наследовали великое княжение напрямую. Но этот довод мало кого мог убедить – из-за отсутствия близких старших родственников у деда (Дмитрия Донского) и отца (Василия Дмитриевича).

А вот текст завещания отца Юрия и деда Василия – «духовной грамоты» – у звенигородского князя, несомненно, был.

Рис. 13. Иван Дмитриевич Всеволожский бьет челом хану Улуг-Мухаммеду за князя Василия И. Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

Тогда в спор («прю», как тогда говорили) вступил хитроумный Иван Всеволожский, который и нашел убийственный довод: князь Василий «ищет стола своего великого княжениа, а твоего улуса, по твоему цареву жалованию и по твоим девтерем [159] и ярлыком», а князь Юрий «хочет взяти великое княжение по мертвой грамоте отца своего, а не по твоему жалованию, вольного царя»[160]. Такие аргументы сыграли решающую роль. Спор был решен в пользу Василия II, но за это пожалование пришлось заплатить тяжелым ордынским «выходом». К тому же небольшую компенсацию получил и Юрий Дмитриевич. Звенигородскому князю передавали вымороченный (оставшийся без хозяина) Дмитров. В этом городе прежде правил четвертый сын Дмитрия Донского Петр, умерший в 1428 году (по-видимому, от чумы), после чего его владения немедленно перешли к великому князю. Понятно, почему. Дмитров был одним из самых крупных (уступая только Москве и Коломне) и богатых городов в Московском княжестве. По рекам Яхроме, Сестре и Дубне (впадающей в Волгу) через эти места шел важный торговый путь на север до самого Бело-озера[161], куда купцы везли хлеб и откуда в Москву доставляли пушнину и соль, другие товары, в том числе и европейские – поступавшие через Новгород. Кроме того, это был путь эвакуации московских государей на север в случае опасных нашествий татар.

Несмотря на утрату Дмитрова, возвращение московского князя в столицу праздновалось как великая победа. Парадоксально, но благодаря присутствию на торжествах татарского посла Мансырь-улана. 5 октября 1432 года именно он посадил Василия Васильевича «на великое княжение у Пречистые у Золотыхъ дверей», то есть в Успенском соборе[162]. Это было первое «напрестолование», то есть возведение в великокняжеское достоинство в этом храме и вообще в Москве[163]. Вскоре после этого Василий Васильевич изгнал наместников дяди из Дмитрова. Это напрямую нарушало договоренности, заключенные в Орде, и дало Юрию Дмитриевичу повод к новой конфронтации с племянником, которого он считал узурпатором. Решительности Василию и его матери добавило изменение ситуации в Литве, где против Свидригайлы, союзника звенигородского князя, вполне успешно выступил Сигизмунд Кейстутович, родной дядя Софьи Витовтовны. 8 декабря 1432 года в Ошмянской битве он с помощью поляков разгромил войска своего соперника.

Кроме конфликта из-за Дмитрова и начала так называемых Свидригайловых войн в Литве нормализации обстановки (вполне возможной после ханского суда) помешали два неожиданных обстоятельства.

Во-первых, в Москве обидели Ивана Дмитриевича Всеволожского. По распространенной версии, за старания в Орде боярину обещали женить подросшего великого князя на одной из его младших дочерей. Но, добившись своего, Софья Витовтовна сразу изменила планы и сосватала за сына серпуховскую княжну Марию Ярославну (между прочим, приходившуюся будущему мужу четвероюродной сестрой). Настораживает то, что сообщается об этой обиде только в одной, достаточно поздней Никоновской летописи[164]. Я. С. Лурье, исследовав рукописный Медоварцевский летописец, пришел к выводу, что Ивана Дмитриевича обвинили в Москве в уступке князю Юрию богатого города Дмитрова и уже тогда ослепили. И выдать дочь (или внучку) он собирался не за Василия Васильевича, а за сына Юрия Звенигородского[165]. Впрочем, это могли быть и слухи, дошедшие до летописца в искаженном виде. Свою роль сыграло и то, что возвышение Ивана Всеволожского не устраивало не только Софью Витовтовну, опасавшуюся его возросшего влияния на сына, но и московское боярство. Прежде всего представителей очень влиятельного рода Кошкиных и их сродственников – Жеребцовых и Голтяевых. Следует отметить и подчеркнуть, что невеста молодого государя – Марья Ярославна Боровская – по отцу приходилась внучкой Владимиру Андреевичу Серпуховскому (Храброму), а мать ее Мария Федоровна происходила как раз из рода бояр Кошкиных. Дед княжны Федор Федорович Голтяй Кошкин умер еще в правление Василия I, а ее дядя Андрей Федорович Голтяев стал очень значимой фигурой при Василии II. Как участник весьма значимых событий, выполнявший и посольскую, и военную службу, побывавший даже в плену у Василия Юрьевича (Косого)[166], он не раз упоминается в летописях. Погиб же Андрей Голтяев в злосчастной Суздальской битве 1445 года, в которой татарами был пленен и сам великий князь Василий II. Не исключено, что воевода пал, до последнего защищая своего государя.

Возвышение Ивана Всеволожского было не по душе и другим московским боярам. Прежде всего клану Добрынских, о чем можно судить, учитывая быстрое возвышение представителей этого рода после удаления от власти опасного конкурента. Впрочем, и те весьма быстро потеряли лидирующие позиции[167].

Как бы то ни было, личная обида (скорее всего) или другие причины побудили Ивана Всеволожского покинуть Москву, где он был наместником. Такое происходит, конечно, в самом крайнем случае и имеет под собой важные основания. Вероятнее всего, связанные с перестановками в правящей элите, которую пополнили родичи новой невесты Василия Васильевича. Прежним управленцам из бояр предстояло либо смириться и подчиниться новой силе, либо удалиться к другому властителю. Отметим, что в числе недовольных, оставивших прежнего государя, оказались не только Иван Всеволожский и его близкие родичи Туриковы, но и еще один боярин, Александр Владимирович Лыков[168]. Донельзя обиженный московский наместник и его единомышленники, воспользовавшись правом отъезда, перебрались сначала в Углич, принадлежавший удельному князю Константину