Утешительная партия игры в петанк - Гавальда Анна

— Черт, она идет за нами.

— Кто?

— Капитан Хаддок…

Шарлю уже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, о какой животине идет речь. Он умирал со смеху.

Кому он все это расскажет?

Кто ему поверит?

Он приехал сюда как крысолов, чтобы собрать воедино да и покончить со своим детством, и наконец уж стареть себе спокойно, а вместо этого, волоча свою одеревеневшую ногу, снова, как ребенок, удирал, потому что все же уфф… ну и чудные же эти ламы… Да, он умирал со смеху, и ему бы так хотелось, чтобы Матильда была сейчас здесь. Ой, черт, сейчас плюнет… Плюнет… Я чувствую.

— Она так и не отстала?

Но Лука его уже не слушал.

Театр теней…

Первая тень кивнула, вторая махнула рукой, очередная собака бросилась к ним на встречу, третья тень показала на них пальцем, четвертая, совсем маленькая, вдруг побежала к деревьям, пятая прыгнула через огонь, шестая и седьмая захлопали в ладоши, восьмая разбежалась и, девятая наконец обернулась.

Шарль тщетно щурил глаза и заслонялся от пламени ладонью, Лука сказал правду: взрослых здесь не было. Встревожился… Пахло горелой резиной. Разве не опасно, что они в своих кроссовках лезут в огонь?

Чуть не упал. Его палочка-выручалочка сбежала от него. Последняя тень, которая обернулась, та, у которой волосы были стянуты в хвост, наклонилась, раскрывая объятья, и Лука бросился в них.

Дзинь! Как шарик в пинболе.

— Хэллооууу, мистер Спайдермен…

— Почему ты всегда говоришь «спай-дер-мен», — расстроился он, — я тебе сто раз говорил, надо произносить «спидер-ман»…[141]

— О’кей, о’кей… Извините, бонжур, мсье Спиииидерман, ну что, жизнь прекрасна? Будешь участвовать в нашем турнире по смертельным прыжкам?

Она выпрямилась и отпустила его.

Ага! Догадался Шарль, малыш его разыграл. Родители вовсе не умерли, просто сейчас их нет дома, а девица, присматривающая за детьми, позволяет им делать все, что угодно.

У не слишком благоразумной девицы, которую против света, как он ни старался, ему было не разглядеть, оказалась неотразимая улыбка. Хотя и с изъяном. Один из резцов слегка налезал на соседний зуб.

Он проскользнул в ее тень, хотел поздороваться, чтобы свет не бил в глаза и… все же был ослеплен.

Слишком много она пережила, чтобы наниматься в няньки к чужим детям, и все, что он увидел на ее лице, несмотря на улыбку, это подтверждало.

Все.

Она дунула на выбившуюся прядь, чтобы лучше разглядеть его, сняла толстую кожаную рукавицу, вытерла руку о штаны, и подала ему, таки измазав и его смолой с опилками.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, — ответил он. — Я… Шарль…

— Очень приятно, Чарльз…

Она произнесла его имя по-английски, и, услышав, что его называют по-другому, он вдруг растерялся.

Как будто бы он уже и не он. Стал легче и… четче.

— Я Кейт, — добавила она.

— Я… Я приехал с Лукой за… Достал из кармана «косметичку».

— Понимаю, — улыбнулась она несколько иначе, натянуто, — пыточный аппарат… So, вы приятель Ле Менов?

Шарль задумался. Знал, как принято отвечать в таких случаях, но уже чувствовал, что пудрить мозги такой девушке бесполезно.

— Нет.

— Вот как?

— Был когда-то… Я имею в виду Алексиса и… да нет, ерунда… старая история.

— Вы его знали, когда он был музыкантом?

— Да.

— Тогда я вас понимаю. Когда он играет, он мне тоже друг…

— Он часто играет?

— Нет. Alas…[142]

Молчание.

Вернулись к принятым нормам.

— А вы откуда? Подданная Ее Королевского Величества?

— Well… Yes и… нет. Я… — продолжила она, вытягивая руку, — я отсюда…

Ее рука очертила все: костер, детей, их смех, собак, лошадей, луга, леса, реку, капитана Хаддока, усадьбу с просевшей крышей, первые звезды, полупрозрачные, и даже ласточек, которые, в отличие от нее, силились очертить своими скобочками все небо.

— Здесь очень красиво, — прошептал он.

Ее улыбка затерялась где-то вдалеке.

— Сегодня вечером, да…

Встрепенулась:

— Джеф! Ну-ка закатай свои треники, а то спалишь их, малыш…

— Уже пахнет жареной свининой! — раздался чей-то голос.

— Джеф! Мешуи! Мешуи![143] — подхватили другие.

И Джефу пришлось присесть и закатать перед прыжком свои треники из стопроцентной синтетики с тремя адидасовскими полосками.

То есть с шестью, поправил сам себя Шарль: как бы он ни был сбит с толку, предпочитал оставаться точным, это его успокаивало.

Ладно, шесть так шесть. Только не пытайся нас провести…

Вы о чем?

Эй… «Очень красиво», выслуживаешься, значит, а сам разглядываешь ее руку.

Конечно… Вы видели, как она прорисована? Столько мускулов на такой тонкой руке, это же удивительно! Ну и что?

Эээ… Простите, но линии и изгибы это все же моя профессия… Как же, знаем…

Чей-то восхитительный хохот прервал нашего зануду Джимини-Крикета.[144]

Сердце у него так и оборвалось. Шарль медленно повернулся, определил источник этого фонтанирующего веселья и понял, что приехал не зря.

— Анук, — прошептал он.

— Простите?

— Вон там… Она…

— Да?

— Это она?

— Кто она?

— Вон та малышка… Дочка Алексиса?

— Да.

Это была она, Та, что прыгала выше всех, визжала громче всех и смеялась как сумасшедшая.

Ее взгляд, рот, лоб, и тот же отпетый вид.

То же тесто. Та же закваска.

— Хороша, правда?

Шарль, на седьмом небе, согласно кивал ангелам.

В кои-то веки взволнован радостно.

— Yes… beautiful… but a proper little monkey,[145] — подтвердила Кейт. — Она еще задаст жару нашему другу Алексису… А ведь он так старательно спрятал все выдающееся в футляр, с ней он еще попляшет.

— Почему вы так говорите?

— Насчет футляра?

— Да.

— Не знаю… Мне так кажется.

— Он совсем перестал играть?

— Почему, играет… Когда немного выпьет.

— И часто с ним это случается?

— Никогда.

Уже известный нам Джеф прошел мимо, потирая икру. На этот раз и впрямь пахло жареным.

— Как вы ее узнали? Она не очень-то на него похожа.

— По бабушке.

— Это та, которую дети звали Банук?

— Да. Вы… знали ее?

— Нет. Практически нет… Однажды она приезжала с Алексом.

— …

— Я помню… Мы пили кофе на кухне, в какой-то момент она встала якобы отнести чашку в мойку и подошла ко мне сзади, погладила по голове…

— …

— Бред какой-то, но я вдруг расплакалась… Только почему я вам все это рассказываю? — спохватилась она. — Простите меня.

— Прошу вас, продолжайте, — попросил он.

— Мне тогда было нелегко. Думаю, она была в курсе моего… my predicament…[146] нет во французском такого слова, скажем, того дерьма, в которое я вляпалась. Потом они уехали, но через несколько метров машина остановилась, и она вернулась ко мне.

Вы что-нибудь забыли?

«Кейт, — прошептала она, — не пейте в одиночку».

Шарль смотрел на огонь.

— Да. Анук… Помню… Эй! Дайте теперь малышам попрыгать! Лука, давай-ка лучше с этой стороны, тут поуже… Jeez, Господи Иисусе, если я верну его матери поджаренным, меня же под суд отдадут.

— Да, кстати, — вспомнил Шарль, — нам ведь пора. Мы опаздываем на ужин.

— Вы уже опоздали, — пошутила она. — Есть такие люди, к которым невозможно придти вовремя, в любом случае вам дадут понять, что вы заставили себя ждать… Я провожу вас.

— Нет, нет, что вы.

— Не нет, а да!

Она окликнула старших:

— Сэм! Джеф! Я возвращаюсь к плите! А кто со мной, помогать? Дождитесь, пока костер догорит, и чтоб больше никто не прыгал. ОК?

— Угу, — промычало эхо.

— Я с тобой, — объявил толстенький смуглый и кудрявый мальчуган.

— Но… ты же сказал мне, что тоже хочешь попрыгать. Давай, а я посмотрю.

— Да ну…

— Он дрейфит! — засмеялся кто-то справа от них. — Go, Яся, давай! Растопи свой жирок!

Малыш пожал плечами и отвернулся:

— Вы знаете Эсхила?

— Эээ… это, — начал было Шарль, сделав большие глаза. — Это один из ваших псов?