День независимости - Форд Ричард

Бетти смотрит на меня с укоризной. Но вдруг ее взгляд сдвигается в сторону, и я, обернувшись, вижу, как одна из наших новых черно-белых патрульных машин останавливается прямо за моей. Внутри двое полицейских. Один, сидящий на пассажирском сиденье, говорит что-то в рацию.

– Он еще здесь! – кричит из глубин своего дома незримая Мирлен Биверс. – Этот белый! Заберите его. Он в чужой дом лезет.

Разговаривавший по рации полицейский сообщает что-то своему напарнику-водителю, оба смеются, затем первый, не надев шляпу, вылезает из машины и неторопливо направляется по тротуару к нам.

Я, разумеется, знаю его со времени моего приезда в Хаддам. Это сержант Балдуччи, на вызовы он выезжает сегодня лишь потому, что день праздничный. Он происходит из большой местной семьи сицилийцев-полицейских, мы с ним далеко не один раз перебрасывались несколькими словами, встречаясь на уличных углах, вели сдержанные разговоры за чашкой кофе в кафе «Спот», хотя «знакомы» по-настоящему не были. В полудюжине случаев я пытался уговорить его не выписывать мне штраф за парковку в неположенном месте (всякий раз безуспешно), а однажды он помог мне, когда я запер в машине ключи от нее (дело было у «Городского винного»). Кроме того, он трижды вызывал меня в суд за нарушение правил движения; годы назад, когда я еще был женат, бывал у меня дома, расследуя его ограбление, а вскоре после развода остановил и обыскал на предмет ношения оружия – в то время я обзавелся привычкой подолгу прогуливаться заполночь в окрестностях моего дома, понося самого себя громким отчаянным голосом. При всех таких оказиях он держался с отчужденностью налогового инспектора, но за рамки официальной вежливости не выходил. (Честно говоря, я всегда считал его мудаком.)

Сержант Балдуччи подходит почти вплотную к крыльцу, ни разу не взглянув ни на меня, ни на Бетти Мак-Леод. Поддергивает черный ремень с большой пряжкой, на котором висит все его полицейское снаряжение: баллончик с газом, рация, наручники, кольцо с ключами, дубинка, большой автоматический пистолет. Он в отутюженной черной с синим форме хаддамской полиции, украшенной псевдовоенными знаками – нашивками, эмблемами, – и либо отрастил за последнее время животик, либо под рубашкой на нем бронежилет.

Меня он все же оглядывает – так, точно в глаза ни разу не видел. Росту в нем пять футов десять дюймов, густые брови, крупные поры на пустом, как луна, лице, армейская стрижка «бобриком».

– Какие-то проблемы, ребята? – спрашивает он, поставив на нижнюю ступеньку ногу в начищенном полицейском ботинке.

– Ничего серьезного, – отвечаю я и обнаруживаю, что у меня перехватывает дыхание, как будто здесь все куда серьезнее, чем может показаться с первого взгляда. Я стараюсь, разумеется, чтобы лицо мое не выглядело виноватым. – Просто миссис Биверс вбила себе что-то в голову.

Я сознаю, что она наблюдает за нами и что у нее, по-видимому, не все дома.

– Правда? – произносит сержант Балдуччи и переводит взгляд на Бетти Мак-Леод.

– Ничего серьезного, – вяло повторяет она из-за двери.

– Нам сообщили, что по этому адресу производится попытка взлома, – официальным тоном объявляет сержант Балдуччи. И спрашивает у Бетти: – Вы здесь живете, мэм?

Бетти кивает.

– Кто-нибудь вламывался в ваш дом или пытался вломиться?

– Насколько я знаю, нет, – отвечает она.

– А что здесь делаете вы? – спрашивает сержант Балдуччи у меня, оглядывая дворик в поисках чего-нибудь необычного – разбитого окна, окровавленного фигурного молотка, пистолета с глушителем.

– Я владелец этого дома. И заглянул сюда по делу.

Мне не хочется говорить, что я заявился за арендной платой, как будто взимание ее – преступление.

– Вы владелец этого дома? – Балдуччи завершает обзор дворика и наконец упирается взглядом в меня.

– Да, и вон того тоже. – Я указываю на пустой дом, в котором жили Харрисы.

– Как, говорите, вас зовут? – спрашивает он, извлекая из заднего кармана желтую записную книжечку на спиральке и шариковую ручку.

– Баскомб, – отвечаю я. – Фрэнк Баскомб.

– Фрэнк… – повторяет он, записывая, – Баскомб. Домовладелец.

– Верно, – подтверждаю я.

– По-моему, я вас уже где-то видел, нет? – Взгляд его неторопливо опускается к моим ногам, затем поднимается к лицу.

– Да, – говорю я и немедля представляю себя стоящим в шеренге небритых типов, подозреваемых в изнасиловании, перед нами непрозрачное стекло, за которым укрывается приведенная на опознание Бетти Мак-Леод. Когда-то сержант знал о моей жизни не так уж и мало, но, как видно, все позабыл.

– Я вас за ПВ не арестовывал?

– Не знаю, что такое ПВ, но за него вы меня не арестовывали. Вы дважды штрафовали меня на Хоувинг-роуд (на самом деле трижды) за поворот под красный свет без предварительной остановки. Один раз, когда я этого не делал, и один, когда сделал.

– Очень неплохой средний показатель. – Сержант Балдуччи насмешливо улыбается, записывая что-то в книжечку. Затем спрашивает у Бетти Мак-Леод ее имя и записывает ответ.

Мирлен Биверс со скрежетом выбирается на крыльцо, прижимая к уху желтый радиотелефон. Несколько соседей уже вышли на крылечки посмотреть, что происходит. Одна из этих женщин тоже держит в руке радиотелефон. Можно не сомневаться, разговаривает она с Мирлен.

– Ну ладно, – говорит, возвращая записную книжку в карман, сержант Балдуччи. Улыбка его все так же насмешлива. – Мы все проверим.

– Хорошо, – отвечаю я, – однако вломиться я в этот дом не пытался. – Мне снова не хватает дыхания. – Старуха напротив попросту чокнутая.

Я гневно оглядываюсь на вероломную Мирлен, она что-то болбочет, гусыня этакая, соседке, живущей в двух домах от нее.

– В этом районе люди приглядывают друг за другом, мистер Баскомб, – говорит сержант Балдуччи, поднимая на меня полный поддельной серьезности взгляд. Затем переводит его на Бетти Мак-Леод: – Приходится. Если у вас снова возникнут неприятности, миссис Мак-Леод, звоните.

– Хороню. – Вот и все, что отвечает ему Бетти МакЛеод.

– На этот раз у нее никаких неприятностей не было! – заявляю я гневным тоном только что преданного человека.

Во взгляде сержанта Балдуччи проступает вялый интерес.

– Я мог бы предоставить вам время поостыть, – сообщает он.

– Мне остывать не от чего, – сердито отвечаю я. – Я ни на кого не злюсь.

– Вот и хороню. Не хочется, чтобы вы волновались по пустякам.

На языке у меня вертится ответ: «Большое спасибо! А поцеловать меня в жопу тебе не хочется?» Да только одного взгляда на его мощные руки, торчащие, точно толстые салями, из коротких синих рукавов, довольно, чтобы заподозрить в сержанте Балдуччи большого специалиста по переломам ключиц и удушающим захватам вроде того, каким угостили моего сына. Язык я буквальным образом прикусываю и холодно смотрю через Клио-стрит на Мирлен Биверс, которая все болтает по дешевому, явно подаренному на Рождество телефону, глядя на меня – вернее, на расплывчатого белого дьявола, коим она меня сочла, – так, точно ожидает, что я вот-вот загорюсь и взорвусь, оставив лишь облако сернистого дыма. Очень жаль, что муж ее умер, вот что я вам скажу. Достойный мистер Биверс такого не допустил бы.

Сержант Балдуччи неспешно возвращается к своему патрульному «плимуту», рация на его ремне потрескивает невнятно и бессмысленно. Открыв дверцу машины, он наклоняется и говорит что-то напарнику, и оба смеются, пока сержант усаживается в машину и помечает нечто в лежащем на приборной доске планшете. Я слышу слово «владелец» и новую вспышку смеха. Дверца захлопывается, машина легко трогается с места и уезжает, важно шурша колесами.

Бетти Мак-Леод так и стоит за дверью дома, только теперь ее маленькие мулаты выглядывают из-за нее с обеих сторон. В лице Бетти нет ни сочувствия, ни смущения, ни горечи, ни даже намека на что-то подобное.

– Я вернусь, когда Ларри будет дома, – безнадежно обещаю я.

– Ладно.

Я вперяюсь в нее суровым, обвиняющим взглядом и спрашиваю: