Версаль. Мечта короля - Мэсси Элизабет

Шевалье потащил Филиппа на кровать.

– Я столько месяцев ждал этого момента, – прорычал он.

Он взобрался на Филиппа, после чего стал торопливо стаскивать с себя штаны. И тут Филипп вдруг сжал плечи Шевалье и с силой перебросил его через себя. Теперь уже Филипп оказался сверху, наслаждаясь растерянностью на лице Шевалье.

– Врешь! – крикнул Филипп. – Ты никого не ждешь!

– Я очарован, – проворковал Шевалье. – А теперь пусти меня наверх.

– Может, и пущу… когда мне надоест.

– Да что с тобой, черт побери?

– Последствия войны, – ответил Филипп, наклоняясь к нему. – Там очень многое узнаёшь о себе. А хочешь знать, любезный Шевалье, какое открытие сделал я на линии фронта? Когда враг атаковал, когда я знал, что через пару минут схлестнусь с испанцем… когда из ран хлестала ярко-красная кровь и смерть была совсем рядом, мое сердце колотилось от возбуждения. Я думал, что на мне лопнут панталоны. Я никогда не видел своего «дружка» таким громадным и твердым. Ты можешь это себе представить? Вокруг – шум, гвалт, крики, стоны, а у тебя там такое напряжение, что вот-вот оттуда брызнет и зальет собою все. Это ты когда-нибудь испытывал?

Шевалье извивался, пытаясь высвободиться. Его лицо раскраснелось от усилий.

– Я в жизни не видел ни одного шотландца, – продолжал Филипп. – Зато теперь я знаю, зачем на самом деле нужен спорран[7].

За месяцы, проведенные на войне, Филипп стал мощнее. Шевалье было не сбросить его с себя. Глаза воина пылали злой страстью. Филипп и сейчас был на пределе возбуждения.

– Оставь меня в покое! – выдохнул Шевалье.

Филипп качал головой и не слезал. Потом вдруг встал и стряхнул Шевалье с постели. Шевалье неуклюже поднялся на затекшие ноги и распахнул дверь спальни, испугав Генриетту и молоденькую горничную, поправлявшую подушки на диване. Следом, тяжело дыша, вышел Филипп. Его глаза были прищурены. В нем по-прежнему бушевала неудовлетворенная страсть. Филипп мельком взглянул на Генриетту, потом на горничную.

– Вы когда-нибудь пробовали шампанское? – спросил он девушку.

Горничная испуганно взглянула на Генриетту, потом на Филиппа и покачала головой.

– Сейчас попробуете, – пообещал Филипп.

Схватив руку горничной, он потащил оторопевшую девушку в спальню и шумно захлопнул дверь. Генриетта смотрела им вслед, зажимая рот ладонью.

Шевалье взял пустой бокал Филиппа, покрутил в руках и поставил обратно.

– Честное слово, не понимаю, чтó вы в нем нашли, – сказал он Генриетте.

Король стоял в передней и из окна любовался строящейся частью дворца. Мария Терезия пыталась его разговорить, но получала лишь односложные ответы.

– Что с вами, ваше величество? – не выдержала она. – Вы вернулись домой, а дома вас нет.

– Тело путешествует в карете. Душа всегда идет пешком, – ответил Людовик.

– Вас верным не назовешь, – вздохнула королева. – Можете это отрицать, но я вижу по глазам. Такое может заметить только жена.

Людовик мельком взглянул на нее, потом снова повернулся к окну. В его глазах мелькнуло сожаление; печальное понимание правоты слов королевы. Иногда проницательность Марии Терезии ему просто мешала. Бывали состояния, которые он не хотел показывать никому, и уж меньше всего – ей.

– Пока вы не обосновались в Версале, я не видела вас влюбленным, – продолжала королева. – Я не видела, чтобы любовь сияла внутри вас. А теперь вы хотите, чтобы весь мир разделил ее с вами. Даже те, кто желает вам зла.

– Вряд ли все приглашенные приедут.

– Вы тянетесь к кнуту, когда лучше было бы показать пряник. И чего на самом деле хотят мужчины?

Людовик опять поглядел на нее.

– Ответ прост… если вы – женщина, – вздохнула Мария Терезия.

Салон, где собирались придворные дамы, был залит ярким солнцем. Генриетта сидела с книгой на коленях. Ее глаза смотрели на строчки, но не видели их. Мысли жены Филиппа были далеки от благочестивого чтения. Едва ли она замечала, что в салоне, кроме нее, есть еще двое. У дальней стены, на диванчике, расположились Луиза де Лавальер и маркиза де Монтеспан. Они лакомились финиками и поглядывали на Генриетту.

– Ей, наверное, очень грустно, – сказала Луиза.

– С чего бы? – скорчив гримасу, спросила Атенаис.

– Это не нам судить.

– А чем еще мы занимаемся днями напролет? – спросила Монтеспан и потянулась за новым фиником.

– Атенаис, вы помните, я просила вас помочь мне?

– Разумеется, – ответила госпожа Монтеспан, вонзая зубы в мякоть финика.

– Бонтан мне сказал, что король сегодня собирался пойти в церковь. Один. Возможно… возможно, он посчитал этот день наиболее подходящим для благодарственных молитв и захотел поблагодарить Господа за нашу победу.

– Как мне повезло, – улыбнулась маркиза де Монтеспан.

Луиза тоже улыбнулась.

– А как повезло мне, что у меня есть подруга, готовая помочь.

Маркиза де Монтеспан встала.

– Дорогая Луиза, дела вынуждают меня прервать нашу чудесную беседу, – сказала она, бросая недоеденный финик на стол.

Окончание войны и Ахенский договор не принесли Людовику спокойствия. Впереди маячили новые войны, где оружием станут не пушки и мушкеты, а замыслы и человеческий разум. И победы в этих войнах значили ничуть не меньше (если не больше), чем недавние битвы с испанцами.

Ночью Людовик почти не спал. Задремал он лишь под утро, но вскоре проснулся, вспомнив о встрече с министрами. Быстро одевшись, король отправился в Салон Войны, где его уже ждали. Он ходил вокруг стола, просматривая представленные ему на рассмотрение многочисленные предложения по устройству праздника. Некоторые он отбрасывал с ходу, другие начинал читать, морщился и тоже бросал обратно на стол. «Неужели им не понять, что празднество – лишь внешняя оболочка? – думал король. – Все это преследует куда более серьезные цели, нежели увеселение дворян за счет казны».

– Герцог Кассельский сядет рядом со мной, – сказал Людовик, глядя на ошеломленного Бонтана. – Он приедет. Обязательно приедет. Попомните мое слово.

– Ваше величество, а вдруг он откажется и не поедет? – спросил Лувуа.

– И что тогда будет, господин военный министр? – вопросом ответил Людовик, сурово поглядев на Лувуа.

– Тогда, смею вас уверить, вы не увидите здесь ни де Авильяна, ни де Ментона, ни Ганьяка, поскольку все они – должники герцога. Могу назвать еще несколько фамилий дворян с севера. Боюсь, вашему величеству придется одному сидеть за праздничным столом.

– Благодарю за любезное напоминание, – буркнул Людовик, утыкаясь глазами в очередную бумагу.

Кольбер отозвал Лувуа к двери на «пару слов»:

– Боже милостивый, следите за тем, что вы говорите. Когда вы научитесь держать язык за зубами? Я и так уже сомневался в ваших умственных способностях, но похоже, вы вдвое глупее, чем я думал.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но я думал, что мы победили в войне.

– Мы и победили бы, если бы вы нам позволили, – бросил Лувуа подошедший к дверям Филипп. – Доброе утро, ваше величество.

– Доброе утро, брат, – ответил Людовик, отрываясь от чтения. – Государственные дела – не твоя сфера. Пусть люди работают как умеют.

– Думаю, все тут знают истинную причину окончания войны. Вы на ней стоите. Точнее, увязли в ней по самые уши, – раздраженно произнес Филипп.

– Ваше величество, – возмутился Лувуа, – ваш брат вернулся ко двору, успев забыть, где он находится.

– Не в пример вам, Лувуа, мой брат точно знает, где он находится, – ответил король. – Я в этом уверен.

Филипп вдруг уселся на стол, по-мальчишечьи болтая ногами.

– Троекратное ура! Станцуем на сломанных спинах ваших храбрейших подданных.

– Немедленно прекрати, – нахмурился Людовик.

– Ты хотел сказать «отставить»? Поздновато, брат, ты начал командовать!

– Ваше величество, ваш брат явно не в себе, – не выдержал Бонтан.