Дороже самой жизни (сборник) - Манро Элис

— Ты хорошо знаешь историю?

Он проучился в старших классах пять лет, с приличными оценками, особенно по тригонометрии и географии, но из истории почти ничего не запомнил. Да и вообще, в выпускном классе ему ничего не лезло в голову, кроме того, что скоро ему идти на фронт.

— Не назубок, — сказал он.

— Ну, если бы ты ходил в школу имени епископа Строна, ты бы знал ее назубок! Тебе бы намертво вдолбили все даты и факты. Во всяком случае, те, что касаются английской истории.

Она рассказала, что Стефан был героем. Доблестный человек, слишком благородный для своего времени. Из тех редких людей, что думают не только о себе и не ищут случая нарушить данное ранее слово, как только представится момент получить от этого выгоду. В общем и целом Стефан не добился успеха.

И Матильда. Она была из прямых потомков Вильгельма Завоевателя, высокомерная и жестокая, что неудивительно. Хотя находятся люди, у которых хватает глупости ее защищать — только потому, что она женщина.

— Если бы отец успел закончить, это был бы прекрасный роман.

Джексон, конечно, знал, откуда берутся книги. Их пишут люди, садятся и пишут. Книги не появляются просто так, из ниоткуда. Но зачем? Вот вопрос. Книг на свете и без того полно. Две книги Джексон проходил в школе. «Повесть о двух городах» и «Гекльберри Финна». Обе были написаны заковыристым языком, над которым приходилось попотеть. Но ничего удивительного. Ведь их написали давным-давно.

Но чего он не мог понять — хоть и не собирался говорить об этом вслух, — так это зачем кому-то нужно садиться и писать книгу сейчас. В наше время.

«Это трагедия», — отрывисто сказала Белла, но Джексон не знал, имеет она в виду судьбу своего отца или судьбу людей в книге, которую он недописал.

Как бы там ни было, он привел гостиную в жилой вид, а затем сосредоточился на крыше. Что толку ремонтировать комнату, если крыша над ней никуда не годится и через пару лет в комнате снова нельзя будет жить. Ему удалось залатать крышу, так что ее должно было хватить еще на пару зим, но он не мог гарантировать, что она продержится дольше. Он по-прежнему собирался сняться с места еще до Рождества.

У меннонитских семей, живущих на соседней ферме, старшие дети все были девочки, а младшим мальчикам — тем, которых он видел, — еще не под силу была тяжелая работа по хозяйству. Джексону удалось наняться в батраки на эту ферму, когда настала пора осенних полевых работ. Его сажали есть вместе со всеми, и он, к своему удивлению, обнаружил, что девчонки, накладывая ему еду, хихикают и стреляют глазками — вовсе не такие бессловесные, как он ожидал. Матери присматривали за ними, а отцы — за ним. Его радовало, что он сумел угодить обеим группам родителей. Они поняли, что в нем ничто не шелохнется: он совершенно безопасен.

И конечно, с Беллой немыслимо было даже заикнуться ни о чем таком. Она, как он выяснил, была на шестнадцать лет старше его. Упомянуть об этом и даже пошутить на эту тему означало бы все погубить. Такая уж она была женщина, и такой уж он был мужчина.

Городок, куда они ездили за покупками, назывался Ориоль. Он располагался в противоположном направлении от того городка, в котором вырос Джексон. Джексон привязывал лошадь под навесом у Объединенной церкви, потому что на главной улице, конечно, никаких коновязей уже давно не было. Сперва он держался подальше от скобяной лавки и мужской парикмахерской. Но потом понял кое-что — а должен был понять гораздо раньше, ведь он сам вырос в маленьком городке. Такие городки очень мало общаются между собой — за исключением дней, когда две сборные встречаются на бейсбольном поле или хоккейной площадке, и тогда толпа вокруг ревет, накручивая себя в искусственно созданной вражде. Если нужная вещь не продавалась в местных лавках, ехали в большой город. Так же поступали, если приходила нужда показаться врачу-специалисту, которого не было в городке. Джексон не встретил никого из знакомых, и никто не интересовался им самим, разве что лошадь оглядывали. Зимой и того не было, потому что подальше от городка дороги не чистили, и те, кто возил молоко на молокозавод или яйца в продуктовую лавку, пользовались конной тягой, точно так же, как они с Беллой.

Белла всегда старалась проехать мимо местного кинотеатра, чтобы посмотреть, какой фильм там идет, хотя и не собиралась в кино. Она очень много знала о фильмах и актерах, но ее знания отчасти устарели. Например, она могла точно сказать, на ком был женат Кларк Гейбл до того, как сыграл Ретта Батлера.

Скоро Джексон уже спокойно ходил стричься, когда надо было, и закупал табак, когда табак у него кончался. Он теперь курил как фермер — делал себе самокрутки и никогда не закуривал в помещении.

Подержанные машины начали продаваться не сразу после войны, но, когда их можно стало купить — на рынке появились новые модели, и фермеры, заработавшие денег за войну, меняли на них старые с приплатой, — Джексон поговорил с Беллой. Их лошадке Веснушке уже было бог знает сколько лет, и она едва шла даже в самую пологую горку.

Оказалось, торговец автомобилями давно заметил Джексона, хоть и не ждал, что тот придет когда-нибудь.

— Я всегда думал, что вы с сестрой меннониты, просто одеваетесь по-другому, — сказал он.

Его слова отчасти выбили Джексона из колеи, но, во всяком случае, это было лучше, чем если бы их сочли мужем и женой. Он понял, как, должно быть, изменился и заматерел с годами и как трудно в нем теперь узнать человека, что когда-то спрыгнул с поезда, — тощего солдата с истерзанными нервами. А Белла, насколько он мог судить, в какой-то момент своей жизни застыла неподвижно и так и осталась взрослым ребенком. Ее разговоры только подтверждали это впечатление — она все время перескакивала с одного на другое, из прошлого в настоящее и обратно. Казалось, она не видит разницы между последним походом в кино с отцом и матерью, последней поездкой в город с Джексоном и комическим случаем, когда корова Маргарет-Роуз, которая давно пала, пыталась поднять его, растерянного, на рога.

Летом 1962 года они поехали в Торонто — уже на своей второй машине. Конечно, ее тоже купили подержанной. Этой поездки они не планировали, и для Джексона она была не ко времени. Во-первых, он строил меннонитам новый сарай для лошадей — сами меннониты были заняты сбором урожая. Во-вторых, у него вот-вот должен был подоспеть собственный урожай овощей, который он заранее продал хозяину продуктового магазина в Ориоле. Но у Беллы появилось уплотнение в груди, ее не сразу уговорили показаться врачу, и вот теперь она должна была лечь на операцию в больницу в Торонто.

Белла беспрестанно повторяла: «Как все изменилось! Ты уверен, что мы до сих пор в Канаде?»

Но это было еще до того, как они миновали Китченер. Когда они выехали на новую скоростную магистраль, Белла по-настоящему испугалась и стала просить Джексона, чтобы он нашел какую-нибудь боковую дорогу или вообще повернул домой. Он неожиданно для себя ответил резкостью — его тоже застал врасплох такой поток машин. После этого Белла замолчала и закрыла глаза — то ли устала просить, то ли молилась про себя. Он никогда раньше не видел, чтобы она молилась.

Даже утром перед выходом из дому она пыталась переубедить Джексона. Говорила, что уплотнение не растет, а рассасывается. Говорила, что теперь, с введением всеобщей медицинской страховки, люди только и делают, что бегают по врачам и превращают свою жизнь в одну длинную цепь трагедий — больниц, операций. И тем самым только удлиняют мучительный период в конце жизни, когда человек становится для всех обузой.

Когда они съехали с шоссе и оказались в городе, Белла успокоилась и приободрилась. Они выехали на Авеню-роуд, и, несмотря на обильные восклицания о том, как все изменилось, Белла на каждом углу замечала что-то знакомое. Вот многоквартирный дом, где жила одна учительница из школы епископа Строна. В цоколе дома была мелочная лавочка, где продавались табак, молоко и газеты. Вот странно было бы, сказала Белла, если бы можно было зайти туда и, как раньше, купить «Телеграм» и увидеть не только имя отца, но и его фотографию, снятую давно, когда он еще не начал лысеть.