Версаль. Мечта короля - Мэсси Элизабет

– Нет, иначе ты бы уже знал о них.

Людовик поправил оборки воротника. Карета ехала мимо луга, где паслись коровы.

– Лето нашей жизни было полно благоуханных цветов, – сказал он. – Но сейчас уже осень. Ночи становятся длиннее. Темнота сгущается. Нам пора напомнить себе: жизнь – это нечто большее, чем любовь. И брак – это не просто обязанности супругов.

Генриетта заслонилась широкополой шляпой с перьями, чтобы король не видел ее лица и выступивших слез.

– Моя жизнь принадлежит тебе, – тихо сказала она.

По темным коридорам Версальского дворца гуляли сквозняки. Свечка, которую Фабьен Маршаль прикрывал рукой, почти не разгоняла тьму. Час был поздний. Фабьен шел к себе, глубоко погруженный в раздумья. Настолько глубоко, что едва не вскрикнул, когда от стены отделилась чья-то тень.

– Это вы, господин Фабьен? – спросил нежный, мелодичный женский голос.

В пятачке света появилось лицо Беатрисы. У Фабьена замерло сердце.

– Мадам, вы никак заблудились? – спросил он.

– По правде говоря, мне страшно, – нахмурившись, ответила Беатриса. – Эта война. Эта тьма. Стоило королю уехать, и дворец стал совсем иным. Представляете? Всего два дня прошло, а нас уже окружают темные пустые комнаты. Я шла к себе. Вам не составит труда меня проводить?

Маршаль утвердительно кивнул.

Беатриса подошла поближе. Теперь свеча освещала ее целиком. «Как замечательно! – подумал Фабьен. – Но что я ей скажу? Как мне вести себя с нею?»

Они пошли вместе. Фабьен изо всех сил старался, чтобы свечка не дрожала в его руке.

– А я смотрю, вы в хорошем настроении, – сказал Фабьен, напрочь забывший ее слова про страх. – И даже то, что случилось с вашими друзьями, на вас не подействовало.

– С какими друзьями? – не поняла Беатриса.

– Семья Партене. Они ведь жили неподалеку от вашего дома в По. Я не ошибся?

На лице Беатрисы мелькнула тревога.

– Господин Фабьен, их трагедия настолько чудовищна, что я запретила себе думать о ней. Иначе, честное слово, я бы сошла с ума.

У дверей своих покоев Беатриса остановилась и наградила Фабьена улыбкой.

– А почему бы нам с вами не погулять снова? Днем, в саду? Мы бы нашли более приятные темы для разговоров.

Фабьен кивнул. «Как мне проститься с нею? Осмелюсь ли я прикоснуться к ее руке? Боже милостивый, а ведь я хочу эту женщину».

Все разрешилось само собой. Беатриса поцеловала кончики своих пальцев и дотронулась ими до плеча Фабьена. Сделав это, она молча вошла к себе, оставив его наедине с коридором, темнотой и сквозняками.

Юноша не мог унять рыданий. Небольшой лопаткой он копал могилу для своего друга. Тот, еще живой, стоял тут же, на коленях и со связанными за спиной руками. Рот обреченного был полуоткрыт. В глазах застыл неописуемый ужас. Еще десять человек остались позади на дороге. Их головы были изуродованы мушкетными пулями. Ближе к обочине ткнулась в землю сломанная повозка, лежащая на боку. Ее уцелевшее колесо крутилось на ветру.

Учинивших эту бойню было трое. Все в черных масках, они стояли, держа в каждой руке по мушкету. Никто из них не произносил ни слова. Потом один вышел вперед, приставил дуло мушкета ко лбу обреченного и выстрелил. Убитый повалился в могилу, которую его друг успел вырыть лишь наполовину. Юноша с лопаткой пронзительно закричал.

Тогда один из вооруженных людей сорвал с лица маску и прицелился в юношу. Молодой человек оторопел, но его ужас был иного рода.

– Я… я вас знаю! – крикнул он.

– Правильнее сказать, ты меня знал, – усмехнулся Монкур, нажимая на курок.

От выстрела голова юноши разлетелась, как горшок. Земля жадно впитывала хлынувшую кровь.

Монкур поднял лопатку и передал одному из двоих разбойников герцога Кассельского.

– Держи, Тома. Дворянам работать не положено.

Тома молча взялся за дело, однако Монкур забрал у него лопатку.

– Мне пришла более удачная мысль.

В повозке нашлись веревки. С их помощью Монкур, Тома и Мишель повесили всю дюжину гвардейцев на придорожных деревьях. Поскольку шеи у многих жертв были сломаны выстрелами, убитых повесили вниз головой, за лодыжки. Трупы раскачивались на ветру. Ветки скрипели, сгибаясь под тяжестью этих страшных плодов. К стволу одного дерева Монкур прибил дощечку с надписью: «Дорога закрыта».

Палаточный лагерь французской армии напоминал город. Он занимал обширный участок бывшего пастбища. С одной стороны лагерь ограничивала речка с ледяной водой. Тысячи солдат отдыхали у костров, вспоминая былые сражения и близких, оставшихся дома. Кому-то не сиделось, и они принимались бродить, ежась от осеннего холода.

В самой большой палатке помещался штаб. Там стоял стол, заваленный картами и бумагами с диспозициями недавно проведенных и будущих сражений. Возле стола замер Филипп. Его лицо раскраснелось, а душа, окрепшая на войне, ликовала. Никогда еще Филипп не чувствовал себя таким сильным.

– Смотрите, – говорил он, обращаясь к военному министру Лувуа и не замечая маркиза де Рогана. – Если мы вернем наши войска обратно в долину…

На Лувуа был изящный бархатный камзол со знаками отличия, показывающими его высокое положение.

– Испанцы потянутся за нами, думая, что мы отступаем, – кивнул военный министр.

– А в это время наша кавалерия ударит с восточного фланга и замкнет кольцо. Бежать испанцам будет некуда.

Лувуа посмотрел на карту и снова кивнул.

– Его величество король! – вдруг послышалось снаружи.

Филипп повернулся от стола. Его распирала гордость. «Наконец-то брат увидит все, что я успел совершить и собираюсь сделать еще для славы и величия Франции».

Гвардейцы раздвинули полог палатки. Вошел Людовик. Его сопровождали несколько гвардейцев, Генриетта и Софи. Король прошел к столу. Лувуа почтительно поклонился. Филипп расплылся в улыбке.

– Замечательные новости, брат! – начал он.

– Знаю, – перебил его Людовик. – Война окончена. Сегодня в Турне должны начаться переговоры о прекращении сражений.

У Филиппа открылся и тут же закрылся рот. Потрясенный известием, он посмотрел на Лувуа, затем на де Рогана и снова повернулся к Людовику.

– Но мы так упорно сражались ради этого момента! Ты знаешь, сколько наших солдат погибло, чтобы он наступил?

– Мы сохраним позиции наших войск, – сказал король. – Но не более того. Постоят день или два. Но эта война окончена.

Филиппа захлестнула ярость. Он стиснул кулаки, скрежетнул зубами:

– Зачем? Мы можем победить. Сегодня же, дав решительное сражение.

– Шансы не в нашу пользу, – возразил король.

– Мы понесли большие потери. Прикажешь о них забыть и свернуть все, что так тщательно готовилось?

Людовик знал: еще несколько таких фраз, и его терпение иссякнет. Но пока ему удавалось оставаться спокойным.

– Я хочу поговорить с братом наедине. Оставьте нас, – распорядился король.

Все, кто был в палатке, вышли. Гвардеец опустил полог.

– Я приехал за тобой, – сказал Филиппу Людовик.

– А я здесь не охотой развлекаюсь. Я сражаюсь, а в перерывах между битвами пользую смазливых парней. Интересно, зачем это тебе понадобилось прекращение боевых действий? Уж не затем ли, чтобы толпы встречали тебя восторженными криками: «Слава королю Людовику, который отправился на войну и без единого выстрела добился мира»?

Людовик почти вплотную подступил к брату. Филипп не думал сдаваться. Король и воин скрестили взгляды.

– Я тебе еще не все сказал, – продолжал Людовик. – Наши шпионы разузнали, что за твою голову назначена солидная награда. Испанцы отрядили опытных наемников, чтобы разыскать тебя на поле боя и взять в плен. Они намерены сделать тебя своей козырной картой и диктовать мне условия. Я не собираюсь рисковать. Поэтому решено: ты поедешь со мной.

– Да пойми ты: если я уеду, без меня наши солдаты обречены на гибель.

– Я не хочу, чтобы последнее сражение в этой войне стало последним и в твоей жизни.