К югу от границы, на запад от солнца - Мураками Харуки

Наконец Симамото остановилась и, потирая руки в перчатках, оглянулась по сторонам. Посмотрела вверх по течению, потом вниз. На том берегу, вытянувшись в ряд, поднимались горы, слева тянулась голая, без единого листочка, рощица. Вокруг ни души. И гостиница, где мы останавливались передохнуть, и металлический мост прятались в тени горной гряды. Временами, словно вспоминая о своих обязанностях, из облаков выглядывало солнце. Воронье карканье, говор бегущей реки – и ничто другое не беспокоило слух. Глядя на все это, я вдруг подумал: когда-нибудь и где-нибудь я снова увижу эту картину. Дежа-вю наоборот, если так можно сказать. Не ощущение, будто я уже видел это раньше, а именно предчувствие, что увижу когда-нибудь в будущем. Оно протянуло длинную руку и крепко сдавило мозг. Я чувствовал его хватку, оно стискивало меня своими пальцами. Меня не сегодняшнего, а того, каким я буду через некоторое время. Постаревшего. Но я, конечно, так и не рассмотрел, во что превращусь.

– Ну вот, здесь будет в самый раз, – сказала Симамото.

– Для чего? – поинтересовался я.

Симамото взглянула на меня и чуть улыбнулась, как всегда.

– Для того, что я собираюсь сделать.

Мы спустились по насыпи к небольшой заводи, затянутой тонким ледком. На дне замерли несколько упавших с дерева листочков, похожих на плоских мертвых рыбок. Я поднял из воды круглый камешек и покатал на ладони. Симамото сняла перчатки, сунула их в карман, потом открыла защелку рюкзака и извлекла из него мешочек из добротной плотной ткани. Развязав шнурок, она достала маленькую урну, осторожно открыла крышку и заглянула внутрь.

Я безмолвно наблюдал за этой сценой.

В урне оказался белый пепел. Медленно и осторожно, стараясь не просыпать, Симамото перевернула урну на левую ладонь, где без труда все уместилось. Наверное, пепел от кремации, предположил я. День выдался тихий, безветренный, и горстка пепла так и лежала на ладони. Симамото положила урну обратно в рюкзак, погрузила кончик указательного пальца в пепел, поднесла ко рту и облизнула. Потом посмотрела на меня и попробовала улыбнуться, но не сумела. Палец остался у ее рта.

Симамото присела на корточки и высыпала пепел в воду. Я не отходя наблюдал за ней. В одно мгновение река унесла пепел. Мы стояли на берегу и долго смотрели на бежавший поток. Симамото перевела взгляд на ладонь, стряхнула остатки пепла и надела перчатки.

– Как ты думаешь, попадет он в море?

– Думаю, попадет, – сказал я, хоть и без большой уверенности. Все-таки до моря довольно далеко. Вдруг занесет в какую-нибудь заводь, он там и останется. Хотя какую-то частичку река все равно, наверное, в море вынесет.

Симамото подняла валявшийся на берегу обломок доски, выбрала, где земля помягче, и принялась копать.

Я помог ей вырыть ямку, в которой она похоронила завернутую в ткань урну. Где-то закаркали вороны. Похоже, они с самого начала за нами следили. «Смотрите, сколько влезет, – сказал я про себя. – Ничего плохого мы не делаем». Высыпали в реку пепел, только и всего.

– А дождь пойдет? – спросила Симамото, утаптывая ботинком землю.

Я посмотрел на небо. ,

– Не похоже.

– Я не то имела в виду. Я хотела сказать, что прах этого ребенка попадет в море и смешается с водой. Она испарится, превратится в облако, прольется на землю дождем.

Я опять посмотрел на небо, потом на реку и сказал:

– Так и будет. Может быть.

В аэропорт мы возвращались на машине, которую я взял напрокат, чтобы добраться до реки. Погода менялась на глазах – небо заволокли тяжелые тучи, скрывшие последние клочки лазури, которые мы видели еще совсем недавно. С минуты на минуту мог пойти снег.

– Это был мой ребенок. Единственный ребенок. – Симамото будто говорила сама с собой.

Я взглянул на нее и снова устремил взгляд на дорогу. Грузовики выбрасывали из-под колес грязную снежную жижу, и постоянно приходилось включать дворники.

– Моя девочка умерла на следующий день после родов, – говорила Симамото. – Прожила один день. Мне всего несколько раз дали ее подержать. Такая милая. Нежная... Какие-то проблемы с дыханием, никто толком не понял, в чем дело... Она вся посинела и умерла.

Я не мог выдавить из себя ни слова. Лишь протянул левую руку и накрыл ее кисть.

– Я даже не успела придумать ей имя.

– Когда это было?

– Ровно год назад, в феврале.

– Бедняга, – вымолвил я.

– Хоронить ее я не стала. Положить в темноту... Это невыносимо. Мне хотелось, чтобы она была рядом со мной. А потом я решила развеять прах в реке – пусть попадет в море, прольется дождем...

Симамото надолго замолчала. Я вел машину и тоже молчал. Какие уж тут разговоры... Лучше оставить человека в покое. Но тут я заметил, что с Симамото что-то неладно. Она дышала с каким-то странным механическим хрипом. Сначала мне даже почудилось, что это машина – забарахлил мотор. Но звук точно доносился с соседнего сиденья. Нет, Симамото не плакала. Впечатление было такое, будто у нее прохудились бронхи, и с каждым вдохом из них со свистом выходил воздух.

Остановившись у светофора, я посмотрел на Симамото. Лицо у нее было белое как бумага и неестественно застыло, словно стянутое краской. Голова откинута на подголовник, глаза уставились вперед, в одну точку. Она сидела совершенно неподвижно, только моргала иногда, как будто по обязанности. Я проехал еще немного, выбирая где остановиться, и притормозил на стоянке перед закрытым боулингом. На крыше пустого здания, похожего на самолетный ангар, торчал щит с нарисованной гигантской кеглей. На этой огромной стоянке мы оказались одни, как в пустыне где-то на краю света.

– Симамото-сан! – окликнул я ее. – Эй? Что с тобой?

Она не отвечала. Лишь продолжала, откинувшись на сиденье, втягивать воздух с тем же непонятным хрипением. Я потрогал ее щеку. Ни кровинки, холодная, как пейзаж вокруг. У меня перехватило дыхание. Вдруг она возьмет и умрет? Прямо сейчас. На этом самом месте. Взгляд ее был совершенно бессмысленным. Я заглянул ей в глаза, но ничего не увидел. Они были темны и холодны, как сама смерть.

– Симамото-сан! – заорал я.

Бесполезно. Она не реагировала. Никак. Глаза смотрели в никуда. В сознании она или нет? Надо гнать в больницу, немедленно. Тогда мы наверняка на самолет опоздаем, но сейчас не до этого. Симамото может умереть, и я должен спасти ее во что бы то ни стало.

Я завел машину и тут заметил, что она пытается что-то сказать. Выключив двигатель, приложил ухо к ее губам, но уловил лишь нечто похожее на слабый сквозняк. И все же Симамото, напрягая последние силы, силилась выговорить какое-то слово. Какое же? Наконец я кое-как разобрал: «Лекарство».

– Ты хочешь лекарство?

Симамото кивнула – так слабо, что я подумал, не показалось ли мне. На большее она была не способна. Я пошарил в карманах ее куртки и выудил кошелек, носовой платок, ключи на брелоке. Никаких лекарств. Полез в рюкзак и во внутреннем кармане нащупал упаковку с четырьмя маленькими капсулами. Я показал их Симамото:

– Это?

Глядя в одну точку, она кивнула.

Откинув спинку ее сиденья назад, я приоткрыл ей рот, чтобы дать лекарство. Однако во рту пересохло так, что она не могла проглотить капсулу. Я озирался, надеясь увидеть где-нибудь автомат с водой, – и, конечно, ничего не увидел. Заниматься поисками времени не было. Снег! Вот единственный источник влаги. Этого добра хоть отбавляй. Я выскочил из машины, у ангара – там, показалось мне, было почище – нагреб его в шерстяную шапочку Симамото и стал понемногу растапливать во рту, пока язык не онемел. Ничего лучше мне тогда в голову не пришло. Разжал ей зубы, перелил эту растопленную воду прямо изо рта в рот, зажал нос, чтобы она проглотила. Она стала давиться, делая горлом судорожные движения. Но после нескольких попыток капсула, похоже, все-таки проскочила.

Я взглянул на коробочку с капсулами: к моему удивлению, на ней ничего не было написано. Ни названия лекарства, ни фамилии пациента, ни указаний по применению. Обычно ведь пишут все эти вещи на упаковке, чтобы кто-нибудь не выпил по ошибке и всем было понятно, от чего этот порошок или пилюля. Решив не ломать больше голову, я запихал коробочку обратно в рюкзак и внимательно посмотрел на Симамото. «Бог знает, что с ней случилось и что это за лекарство, – думал я, – но раз она носит его с собой – должно помочь». Значит, такое с ней уже не в первый раз.