Кто прав? (роман, повести, рассказы) - Фёдор Фёдорович Тютчев

скоро сумела так вскружить ему голову, что он, не долго думая, предложил ей и руку, и сердце. Родители тотчас же узнали об этом; дали знать кой-кому, власть имущему. Власть имущий, в свою очередь, сделал достодолжное распоряжение, в силу которого, в одно прекрасное утро, в квартиру, занимаемую Дашей, явились некие люди и предложили следовать в их компании, а через двадцать четыре часа Даша очутилась более чем за полтораста верст от города, где жил ее Боря, причем ей было весьма серьезно внушено, что буде она вздумает вновь явиться в городе Т., ее постигнет сугубая неприятность.

Даша от природы была чрезвычайно самолюбива; она простить не могла того, что ее, словно какую-нибудь букашку, взяли да и сдунули, и с этих пор она настойчиво стала стремиться к своей цели — выйти замуж.

«Небось тогда не посмеют выслать, словно бы какую беспаспортную бродягу!»

После этого недобровольного путешествия, результатом которого было почти двухмесячное бедствование в одном провинциальном городишке, откуда она, после целого ряда мытарств, насилу-насилу выбралась и еле-еле добралась до Москвы, она окончательно была восстановлена против незавидного и далеко не почтенного звания мелкой провинциальной актрисы.

Но случая выбраться из этого положения с тех пор не представлялось. Правда, во время ее скитаний по провинциям, случалось, многие ей предлагали свое сердце и свой кошелек, но, впрочем, без руки.

Надо заметить, что во все время пребывания своего в Z Даша держала себя до известной степени строго и недоступно. Несмотря на то, что она была буквально почти с утра до ночи осаждаема толпой ухаживателей, что вся половина не прекрасного пола города чуть ли не бессменно дежурила при ней, к большому негодованию и отчаянию своих матерей, супружниц, сестер и невест,— никто не мог похвастаться особенною близостью к ней; она со всеми была в высшей степени любезна, кокетничала, дурачилась напропалую, но была граница, которой никому не удавалось переступить. Сравнительным преимуществом и особенной благосклонностью пользовались только двое: Сеня Сорокин и Ястребов. Впрочем, первого Даша только терпела ради его дорогих подарков и безумных трат, которые он не задумывался делать, лишь бы исполнить малейшую ее прихоть. Зато Алексей Сергеевич, несмотря на то что за все время ни разу и не подумал даже преподнести ей что-либо и даже, по-видимому, не особенно за ней ухаживал, пользовался очевидным предпочтением. Предпочтение это не на шутку раздражало Сеню. Впрочем, надо отдать справедливость, Даша сумела бы вывести из себя и более благоразумного и сдержанного человека, чем ошалевший от беспросыпных кутежей Сеня. Она принимала от него подарки, сама давала ему всевозможные поручения и постоянно держала его в состоянии ожидания; но как только Сеня, окончательно терявший рассудок и самообладание, покушался переступить заколдованный круг, Даша очень ловко и тонко умела в ту же минуту осадить его: она или мгновенно принимала такой холодный, недоступный вид, что Сеня невольно терялся, или шутками и смешками незаметно отклоняла от себя его ухаживания. Словом, она играла с ним, как иной раз проворный, грациозный котенок играет с неуклюжим, дворовым псом... Товарищи Сени отлично видели всю эту игру и от души смеялись над ним и дразнили его. Это еще пуще распаляло не привыкшего к противоречиям купчика.

— Во что бы то ни стало, хеша бы всего капитала решиться, а поставлю на своем! — кричал Сеня, сидя с пьяною компанией своих постоянных собутыльников. —А ежели не пойдет на капиталы — я и под венец согласен.

— И под венец с тобой она не пойдет.

— Как не пойдет? — вскочил Сеня и, расставив для поддержания равновесия свои чурбанообразные ноги, ударяя себя кулаком в грудь, завопил: — За меня не пойдет? За меня — Семена Семеновича Сорокина, купца первой гильдии? Да какого же ей, опосля, черта надо?

— Какого бы там ни было, а только не такого, как ты!

— Не, это уж дудки! Стоит только свистнуть...

— Ну, вот ты и свистни, попробуй.

— А нешто нет? Вот на зло же, давай на пари!

— Давай, на что?

— На полдюжину шипучки.

— Стоит!.. Нет, уж коли держать, так на весь ящик, чтобы на всех шестерых по четыре бутылки на рыло...

— Ходит! Сейчас еду!

— Куда те понесёт, лешего? Третий час ночи; все уже спят давно; езжай завтра. Теперь она тебя и не пустит.

— Ну, ин быть по-вашему! Завтра так завтра, мне все единственно.

На другой день утром Сеня, уже успевший, по своему обыкновению, как следует зарядиться, явился к Даше. Та только что собралась куда-то уходить и была уже одета в изящную, бархатную шубку и соболью шапочку. Столь ранний визит Сени покоробил ее.

— Я к вам, Дарья Семеновна, по делу! — объявил он, вваливаясь к ней в комнату и внося при этом присущий ему запах винного погреба.

— По делу? По какому? — спросила Даша, останавливаясь среди комнаты и сама не садясь, и не приглашая садиться своего гостя.

Сеня замялся и машинально опустился на первый попавшийся стул.

— Я, то есть мне...—забормотал он,—значит, того, к примеру... опосля того, значит, ноне я человек женатый... тьфу, ты бишь холостой... так мне бы таперичи бы, значит, к примеру... а если к тому и при капитале, а при всем том родителей нетути никого, и опять-таки, значит, вольный человек... Ну и, значит, того... пришел спросить вас, какая ваша на то резолюция, а мне начхать, что так, что под венец — это нам все единственно... Ну, и значит, как же, то ись как ваше на то мнение?

С этими словами Сеня, в ожидании, уставился на Дашу выпуклыми рачьими глазами. Та нетерпеливо пожала плечами.

— Ничего не поняла! Что это вы бормочете? Или со вчерашнего еще не прочухались? Так пойдите, промойте глаза, а то бредит что-то, и сам не понимает — что!

Сеню несколько задело это, столь нелестное отношение к его особе.

— Мне нечего просыпаться, и я вовсе не брежу,— заговорил он недовольным тоном,— а мое, значит, желание такое.

— Какое? Тюлень вы этакий! Скажете ли вы наконец по-человечески, что вам от меня надо?

— Мне? Мне, собственно, ничего не надо, а я пришел только спросить вас: желаете ли вы быть моей супругой?

Даша с изумлением вскинула на него свои большие, выразительные глаза.

— Как так супругой?

— А так, как обнаковенно бывает... Обвенчаемся с вами, как быть следует, в церкви; ну, а опосля того жить