Страна Потекших Кисок - Алексей Стацевич

весит больше, чем весь я! Такая навалится и…» — представив гром-бабу в постели, содрогнулся он и промямлил: — А это еще зачем?

— За надом, — уклонилась от ответа бабища и ловким движением застегнула на шее пленника тонкий кожаный ошейник. От ошейника в темноту уходила цепь.

— Но…

— Молчать! — командирским голосом прикрикнула баба-мужик и хлестанула Николая плеткой по мясистому боку. Из рассеченной кожи посочилась кровь. Пленник скрючился и решил больше не спорить.

Бабища вышла из комнаты и ненадолго скрылась из виду, а Николай огляделся. И увиденное ему не понравилось! Он находился в небольшой продолговатой камере. Три деревянные стены камеры — «глухие», без единого окошка. Вместо четвертой стены — стальная решетка и решетчатая дверь, ведущая в коридор.

По стенам коридора заплясали тени — это возвращалась бабища, которая несла в руке горящий факел. Воткнув факел в висящий в коридоре — напротив камеры — держатель, подошла к пленнику. Рывком подняв того на ноги, принялась развязывать узлы на запястьях.

— Свободен. — Гром-баба освободила Грубанова от веревок и слегка подтолкнула в спину.

— Могу идти?

— Ага, можешь, — насмешливо произнесла бабища и глазами указала в сторону. Николай проследил за ее взглядом — цепь, что тянулась от ошейника, другим концом была прищелкнута к ржавому, вмурованному в стену железному кольцу.

С довольной ухмылкой глядя на разочарованно-перекошенное лицо пленника, баба-мужик наклонилась, приподняла охапку лежащей на полу соломы и достала из-под нее черную тряпку.

— Вот, это тебе. Подарок! — Она кинула в лицо Николая влажные кожаные трусы. — Одевай.

«Что за бэдээсэмщина? — опечалился тот. — Надеюсь, выреза сзади нет? А то была бы… гомосятина!»

Бабища, разглядев брезгливость на лице мужчины, рассекла плеткой воздух и повторила, на сей раз крайне недовольно:

— Одевай портки!

В другой ситуации Николай с удовольствием бы заметил, что эту тряпочку из кожи вряд ли можно назвать «портками», да и «одеть» ее нельзя, только «надеть»… но, видя неприкрытое раздражение в глазах бабищи, решил промолчать.

— Сделано, — поспешно натянув трусы, сказал он. — Надеюсь, до меня их никто не носил? Не хотелось бы заразиться герпесным дерматитом или чем-то подобным и потом ходить чесаться…

Баба-мужик многозначительно промолчала и вышла из камеры. Скрипнули замки.

Когда грузные шаги затихли в недрах тюремных коридоров, Николай, постоянно замирая и прислушиваясь, приблизился к решетке. Протиснуться сквозь нее выглядело задачей непосильной, поэтому он попробовал просто «разболтать» прутья, но, потерпев неудачу, вернулся вглубь камеры.

Усевшись на солому, пленник попытался расстегнуть хитроумный замок на ошейнике, но — безуспешно. Затем решил снять ошейник через голову, но и здесь потерпел фиаско — тот был затянут слишком туго, не подцепить.

Осознав тщетность бытия, Грубанов досадливо разметал солому по полу и встал. Подойдя к ржавому кольцу и упершись ногой в стену, взялся за цепь и, до темноты в глазах напрягшись животом, потянул цепь на себя. В мыслях мужчины кольцо после таких невероятных приложенных усилий должно было с «мясом» вырваться из стены… Но, увы, кольцо оказалось иного мнения и не сдвинулось ни на миллиметр.

— Да что ж такое! Едрить-колотить, сегодня хоть что-то сыграет мне на руку?

Внезапно в стену, которая располагалась слева от двери, постучали. Тихонечко. Два раза. Тук-тук.

— Это что там за граф Монте-Кристо недоделанный? — вздрогнул Николай. Вытерев вспотевший от усилий лоб, постучал в ответ и прислушался — тишина.

Так и не дождавшись реакции на стук, он вернулся к решетке. Длины цепи едва-едва хватило, чтобы наполовину просунуть голову между прутьев и боковым зрением оглядеть часть коридора — ничего интересного. Тогда откуда был звук?

— Эй, там, — вдруг услышал он приглушенный женский голос, — в камере!

Грубанов, который уже не ожидал от этого странного дня ничего хорошего, отпрянул назад. Словно Кентервильское привидение гремя цепями, прижался к стенке.

— К-кто, — прозаикался он, — я-я?

— Нет, блин, пиписька пингвиня! — огрызнулась таинственная собеседница. — Ты хорошо меня слышишь?

Николай вернулся к решетке и просунул голову между прутьев:

— Да, хорошо… А ты вообще кто?

— Жопа тролля в пальто! — ответила девушка, и Николай услышал явный смешок в ее голосе. — Узница я. Такая же, как ваше мужчинское превосходительство.

— Узница? Не вижу тебя… А ты где?

Послышался вздох разочарования:

— Два моих первых ответа ничему тебя не научили, верно? Где, где, в эльфийской пиз… кхм, в соседней камере я, бестолочь.

Прозвучало логично, и Николай немного расстроился из-за своего тугодумия. Впрочем, утешал он себя, это и неудивительно — ситуация-то была неординарной. Любой мог затупить!

— Тебе, кстати, повезло, — продолжила говорить соседка по несчастью, — в твоей камере хотя бы можно встать в полный рост. А у меня здесь задница… Причем не только моя.

— Такой низкий потолок?

— По пояс. Приходится раком передвигаться! — возмутилась девушка и, сделав паузу, представилась: — Я, кстати, Маринэ.

— А я Коля… А за что тебя посадили? Убила кого-то? Ограбила? Изнасиловала?

— Почему сразу… убила, ограбила и изнасиловала? — как показалось, удивилась Маринэ.

Николай, хоть девушка и не могла этого видеть, пожал плечами.

— Я пыталась доказать, что мужчины — не вселенское зло, — не дождавшись ответа, понизила голос Маринэ. — Что наши, темные боги — тоже мужчины, а не женщины.

— Ваши темные боги? — вдруг осознав, что попал в религиозную секту, охнул Грубанов. — И что было потом?

— Меня объявили еретичкой и бросили сюда.

— Абсурд… Просто абсурд! — Мужчина, путаясь в цепи, нервно заходил по камере.

— Мои утверждения? — уточнила Маринэ.

Грубанов вернулся к решетке.

— Нет, все происходящее. И… и давно ты сидишь?

— Восемьдесят лет.

— Сколько? — растерялся Николай. — Наверное, мне показалось…

— Восемьдесят, — повторила девушка. — Я нетленная.

— Какая-какая? Нетленная? — переспросил мужчина, а сам подумал: «Похоже, у девчонки кукушка поехала!»

— Долгоживущая, — между тем пояснила та.

— А-а-а, так ты типа из этих, — Николай усмехнулся, — из эльфов.

— Все верно, из эльфиек. А ты, значит, мужчина… Нечасто здесь бывают такие гости.

— Я вообще не понимаю, за что меня сюда бросили и кто дал им такое право!

Маринэ хмыкнула:

— Бросили за то, что ты мужчина, неужели не понятно? А право им дали темные боги.

— И долго мне тут сидеть? Восемьдесят лет я точно не выдержу.