Джони, оу-е! Или назад в СССР 3 - Михаил Васильевич Шелест

под определённые звуку параметры. Например, бас по отношению к гитаре — восемьдесят процентов. Голос тоже восемьдесят. Барабаны шестьдесят, клавиши — шестьдесят. Ну, и так далее. Вот и будет тебе на записи именно столько.

— Прямо вот так вот? То есть, ты сразу режешь уровень?

— Режу. Можно потом вручную где-то поднять, где-то опустить. При первой перезаписи. Но чаще всего, это уже излишества. Шаманизм. Камлать можно до второго пришествия. И не факт, что то что нравится вам понравится публике. Как пиво. Можно варить со всякими добавками, как нравится тебе, но понравится ли оно всем? А может толдько таким же как ты придуркам. А все будут отворачиваться и блевать в сторону. Поэтому есть тип пива, который пьёт большинство. Средний по вкусу и которого можно много выпить. Лагер называется. Так и музыка. Первый пинк Флоид всем нравится? «Амма Гама»? Во-о-о-т… Хрень собачья. Эксперименты. А зато потом нашли свой звук и их полюбили миллионы. А вот если бы продолжали пукать и издавать другие звуки в микрофоны, то их слушало бы от силы тысяча человек. Есть любители и на дерьмецо. Да-а-а…

В глазах и на лицах «гостей» наблюдалась заинтересованность.

— Так и что? — спросил Кельми. — Приходить завтра?

— Час пользования аппаратурой — стольник, — сказал я.

— Согласен, — сразу сказал Ситковецкий.

Я покрутил головой.

— Это ещё не всё. Проработка идей для композиций, сочинительство мелодий, наставничество музыкантов при работе в студии звукозаписи, а также контроль за качеством звукозаписи, сведения и мастеринга, то есть работу музыкального продюсера, я пока оцениваю в тот же стольник, но потом, если вы захотите продолжать записываться здесь — контракт обязателен. Не хочу и не стану записывать говно. Под моим лейблом будут рождаться только коммерческие проекты. Честно говоря, мне ваши эксперименты с арт-роком не очень нравятся. Эксперименты — хорошо, но центру и мне нужны бабки, а поэтому нужны хорошо продаваемые вещи.

— Я не совсем понимаю работу музыкального продюсера. Ты хочешь вмешиваться в «наше» сочинительство? — Ситковецкий выделил слово наше.

— Я же говорю, если вы захотите. Но, я и не говорю, что ваши песни — дерьмо. Было бы так, даже пробовать не стал бы. Что его пробовать? Музыка у вас приличная и, главное, народу нравится, а потому может продаться. Поэтому, если вы не разрушите, то что создали, добро пожаловать на запись и в дальнейшем. Но если вы захотите, чтобы я вмешивался во все перечисленные мной процессы, повторю: проработка идей для композиций, сочинительство мелодий, ваше наставничество при работе здесь, а также контроль за качеством звукозаписи, сведения и мастеринга. Слово сочинительство стоит через запятую. Продюсерский контракт обязателен, а значит и мешательство в сочинительство.

— Но ты же сам будешь сводить и «мастерить», ну и, э-э-э, контролировать качество?

— И что, эта работа не должна оплачиваться? А мне так кажется, что должна, и даже дороже обычныхрасценок. Продюсер и оператор в одном лице — стоит гораздо дороже.

— Ха! — хохотнул Кельми. — Чувствуется капиталист. Как же ты в СССР жить будешь? Тут социализм, гражданин! А скоро коммунизм построим. В восьмидесятом году. Через два года, однако.

— Ой! — скривился я. — Не смешите мои тапочки! Того дурака, что такое сказал, на кол надо было посадить, а не давать спокойно умереть в семьдесят семь лет.

— Кого это ты имеешь ввиду? — усмехнулся Кавагое. — Бывшего генерального секретаря КПСС?

Я посмотрел на него, никак не реагируя на провокацию, помолчал, подумал.

— Согласен на двести, — сказал Ситковецкий, и на подумать о будущем.

— Согласен, так согласен. Хрен с вами! Сегодня суббота. Приходите во вторник, — вдруг сказал я, удивляясь самому себе. У меня правда было много дел.

— А что не завтра? — спросил Ситковецкий.

— Так завтра же воскресенье, — удивился я. — Выходной.

— Ха! А ещё капиталист! — рассмеялся Кавагое.

Я ещё больше удивился.

— Ха! А ещё еврей! У вас же тоже один выходной, но «железный». В субботу, или нет?

Кавагое почему-то покраснел.

— У нас во Франции в воскресенье даже не все магазины и заправки работают, — хмыкнув, продолжил я.

— А что тогда не в понедельник? — продолжил наседать Ситковецкий.

— В понедельник двадцатого должны прийти из «отпуска» Буйнов и Компания. Продолжим работать над выступлением.

— Ха-ха! — рассмеялся Ситковецкий. — Они укатили на гастроли в составе «Ребят». Куда-то на юг. Ты не знал?

— О, мля! — удивился я. — Не знал.

— Давно «Ребята» планировали. Даже бас-гитариста искали, когда Буйнов во Франции гасился. А тут вернулся и сразу его Слбодкин призвал «к ноге». Там у них строго. Чуть что не так, получи по загривку, ещё проштрафился — получи «волчий билет».

Мне почему-то поплохело и это, вероятно, отразилось на лице.

— Да ты не переживай, они к декабрю вернутся.

— Они меня нае*али, — подумал я, стараясь не показать вида, что меня тошнит от человеческой подлости.

— Ну, уехали, так уехали. Отдохну хоть. Я и не планировал с ними репетировать. Ведь хотел вообще во Францию вернуться, да ребята толковые попались в университете. Поэтому решил остаться.

— Так решил, что гражданство принял? — усмехнулся Кавагое.

— Давно мечтал, — просто сказал я. — Вы тут сами не понимаете, где живёте. У вас в песне поётся: «где так вольно дышит человек», а вы не понимаете. Большое видится на расстоянии. Это я вам как художник говорю.

— Ты художник? — удивился Макаревич. — Я тоже рисую. Графику в основном.

— Графика — это круто! — покивал я головой одобрительно. — Я, тоже графику люблю, но больше, всё же краски.

Я взял акустическую гитару, повесил её на плечо и, к удивлению остальных, тронул струны.

— На маленьком плоту[1] сквозь бури, дождь и грозы взяв только сны и грёзы, и