Яхонтовый цвет - Екатерина Романовна Черепко

ты домой воротиться решила, не надобно нам больше видеться, не по душе мне прощанья долгие. Знай лишь: загнобит тебя Чеслава, новые козни строить будет, только теперь не одному Тихомиру, а тебе ещё. Не любы мне твои злоключения.

— Чеслава — матушка моя, кровь от крови отделить и боги невластны. Спасибо, что беспокоишься, и всё же должна я её увидеть.

Из-за валуна вылетел пояс расшитый, коим Белава чудищу шины перевязывала.

— Вот что, — сказал смотритель горы, — был твой поясок обычным, а стал волшебным. Брось его в матушку свою — не сумеет она дурного никому причинить и даже помыслить о худом не сможет.

— Спасибо тебе, друг мой милый. Может свидимся ещё.

Отправилась пешком Белава в дом родимый. Без жеребца, дорогу знающего, целую неделю ей идти пришлось. Благо, ладанки путеводные княжна при себе держала, и чем теплее землица в них становилась, тем ближе терем отчий был. Поминала она домового добрым словом, самый расписной каравай ему испечь надумала.

Ждала её Чеслава в палате белокаменной, зеленее ряски болотной лицо её стало, две брови от хмурости в одну свелись. Остроносой ладьёй она залу рассекала, и как только Белава пожаловала, сразу на неё набросилась:

— Что, вернулась, дочь нечестная? Раз обманом приказ мой нарушила, высеку тебя при всех прутом ивовым, вчетверо скрученным. Нет! Лучше сразу заколю как свинью чумазую.

Не дрогнула молодая княжна, матери твёрдо заявила:

— По совести поступила я, матушка, да видать, мерила у нас разные. Жадностью жить — несчастливой быть и кривду множить. Слышала ли ты весть Тихомирову, коя до княжества нашего дошла? Приедет он скоро с женой своею, Веселиной медновласой, а приданное её в тридцать три сундука еле влезло! Будет мой брат процветать и добра честным трудом наживать.

Топнула ногой Чеслава, раскатилось эхо по потолку, да побелка сверху посыпалась. Выхватила она спицу острую из-за пазухи и к дочери кинулась. Не считала ворон Белава — тут же пояс волшебный в нападчицу бросила. Завязался пояс вокруг её стана крепко-накрепко, зачесался живот у Чеславы так сильно, что чуть до дыр она свой сарафан не протёрла. Прекратился зуд, лишь когда она спицу выронила и сама наземь рухнула.

— Что же ты наделала… — Прошипела мать, с пола вставая. — Знаешь хоть, что за вещь принесла?

— Знаю, — ответила Белава, — если задумаешь недоброе против других людей, то чесаться станешь, пока на путь праведный обратно не ступишь.

Воротились Тихомир с Веселиной, пир на весь мир закатили, терем краше прежнего построили. Чеслава в старом осталась, а молодые в новом поселились. Пришлось домовому сразу двумя чертогами управлять, набрал он себе подмастерьев. Как и обещала Белава — испекла ему каравай кудрявый, вместе с солонкой в углу оставила. Обучила она невестку всем премудростям, с домашними духами связанными, поначалу вместе они дары домовым, овинникам и банникам оставляли, а после новая княжна и сама справлялась.

Подошёл к Белаве брат после празднеств всех и о слове своём на горе напомнил:

— Что ж, сестрица милая, пора и тебе жениха подобрать. Кто по сердцу тебе придётся? Буде воля твоя, можешь испытание князьям и царевичам устроить как супруга моя ненаглядная.

— Ни к чему это, — рассмеялась Белава, — ни к замужеству, ни к правлению, ни к богатству душа моя не тянется. Желаю я дальше мир узнавать да науку волшебную постигать, не даст мне терем новых разумений.

Поворчал Тихомир, пригорюнился, но успокоила его Веселина словом ласковым. Скрепя сердце, благословил он сестру на путь далёкий и коня ей в пользование выделил. Сам же обещал мачеху свою уважать да в хозяйстве её отдельном помогать по надобности. Столько гостинцев Белаве с собой выдали, что пришлось ей жеребца под уздцы вести.

Долго они до цветущей горы добирались, а вверх и вовсе три дня шли. Протоптал им хозяин дорожку плавную и широкую да только конь тяжёлые яства тихим шагом нёс.

У самого изваяния Матери Сырой Земли стоял молодец черновласый в одеждах иноземных с морскими узорами. Спросила его Белава, поприветствовав:

— Скажи, не здесь ли обитало чудище?

— Это я и есть, Белава. — Широко улыбнулся юноша. — Зовут меня Кощеслав. Теперь я смогу свой цветок забрать и Бабе Яге вручить.

— На что он ей? — Воскликнула княжна.

Проговорил Кощеслав старушечьим голосом, глазом одним подрагивая:

— Не стану я всяким молодцам да к тому же царевичам тайные знания передавать. Будь ты девой — ещё бы подумала. — Он перестал кривляться и заговорил привычно. — Я и так, и эдак её упрашивал, она всё отнекивалась, а потом сдалась под натиском моим и цветок с Чёрной горы как доказательство устремлений затребовала. Ну а дальше сглупил я отчаянно, за языком не следил, саму Мать Сыру Землю разгневал.

Целый день гуляли они по саду яблоневому, с Петушком — Красным гребешком и Кошкой Кошкеевной пировали, пока все гостинцы привезённые не съели. Долго мучил вопрос Белаву, наконец решилась она его озвучить:

— Для чего тебе знания тайные?

— Дома был я младшим царевичем. Старшему уготовано было государством править, среднему — воеводить, третий наш в волхвы подался, а мне дома ничего и не осталось. Пошёл я по миру бродить и секреты бытия разгадывать. Братья мои уже седьмой десяток разменяли, а я в теле зверя не поменялся вовсе. Пришла пора мне дальше идти.

— По пути нам с тобой, сама я к Бабе Яге иду. — Подмигнула Белава.

Вскинул царевич брови густые и спросил:

— А тебе на что наука волшебная? Неужто жить в лесу отшельницей собралась или в царство подземное спустишься? Не хватает тебе приключений…

— Видела я и Ирий сад в своих странствиях, и Навь загробную. — Без обиняков ответила княжна. — Не выходят из дум моих миры, мороком да грёзами окутанные.

Кощеслав протянул ей руку и заключил:

— Тогда завтра к избушке на курьих ножках двинемся. Только ты на всякий случай тоже цветок сорви, авось не осерчает Земля-Матушка, мало ли, что ещё у нас затребуют.