Открой глаза. Эссе об искусстве - Джулиан Патрик Барнс

class="p1">Кроме всего прочего, мода оборачивалась против него. В 1911-м он замечает: «Кубизм – последний крик моды, те, кто с ним уже знаком, слишком гордятся собой, чтобы обращать внимание на что-то другое». К 1916 году Валлоттон, кажется, охвачен паранойей: «Мои картины выставляются в Гааге, в Христиании, в Базеле, скоро будут в Барселоне. Но из этого ничего не выйдет. Кубисты, футуристы, матиссисты и так далее прилагают невероятные усилия, действуя через представителей, торговцев, брокеров по всей Европе и в Америках. Они исподволь готовят послевоенный переворот».

И еще его картины проваливаются в неправильную ценовую нишу: «Легче продать картину за 50 000 франков, чем за 500; коллекционеры хотят либо „новых художников“ по бросовым ценам, либо „ренуаров“ за 50 000 франков – мой ценовой уровень никому не нужен». Валлоттон однажды дал Хеди Ханлозер мудрый совет, сказав, что «посредственная картина всегда слишком дорога; хорошая картина может быть дорога, если превышает свою цену, а очень хорошая картина слишком дорогой не бывает». Он писал и писал картины: работал, чтобы сохранить рассудок, и поэтому, возможно, писал слишком много. Он выставлял все больше обнаженных, и критикам это все больше не нравилось. Он упрямо продолжал писать и выставлять еще больше обнаженных. Остальная часть его работ была несправедливо забыта. Он прекрасно писал натюрморты – особенно ему удавался красный перец; его пейзажи просто чудо и на выставках становятся сюрпризом для большинства зрителей. В каждое десятилетие он писал закаты – всегда закаты, никогда не рассветы. Кажется, это соответствует его темпераменту, но закаты Валлоттона – это яркие, броские образы, яростные вспышки; «Закат в Виллервиле» (1917), который кажется почти что галлюцинацией с полосами оранжевого, пурпурного, черного, близок к Мунку.

В свои дневные пейзажи он привнес собственную интерпретацию идеализирующей традиции Пуссена и Рубенса. Пуссен удалял все случайное в природе, его творческое воображение перестраивало окружающий мир так, чтобы он вписался в подобающе высокий стиль. Но Рубенс, по мнению Валлоттона, превзошел даже Пуссена: «На мой взгляд, он величайший мастер пейзажа, потому что у него есть чувство универсального. Его пейзажи – скорее воплощения природы, чем изображения случайностей топографии». Вдохновляясь этими двумя мастерами, Валлоттон, начиная с 1909 года, развивал собственную идею paysage composé, скомпонованного пейзажа. Он выезжал на природу, делал наброски и заметки, а потом возвращался в студию и собирал картину, используя материал нескольких натурных штудий: получался новый, не существующий на самом деле вид, созданный впервые на полотне. Эти картины наследуют выжившие элементы набизма – силуэтность изображений и резкие цветовые контрасты. Есть в них и неброский юмор: так, в картине «Пруд» (1909) одни части исполнены импрессионистично, а другие выписаны с реалистичной четкостью, в то время как мутно-черная вода, по мере того как вы на нее смотрите, кажется, превращается в огромную, зловещую камбалу. И хотя эти поздние пейзажи часто имеют географические названия – «Дордонь в Карренаке» или «Песчаные берега Луары», – они каким-то образом избегают конкретности. Они «воплощения природы», но есть в них и какой-то диссонанс; это своего рода загадочные повествования, как «Сокровенное».

И наконец, неизбежно, обнаженные. «Ты когда-нибудь видел, чтоб Валлоттон нормально нарисовал голую женщину?» Да, несколько раз, в основном это ранние картины. «Étude de Fesses» («Этюд ягодиц») (ок. 1884) – это всплеск поразительного реализма в жанре «вид сзади», скрупулезное изображение человеческой плоти не слабее Курбе или Корреджо. «Обнаженная в интерьере» (ок. 1890), где женщина с печальным лицом сидит на ворохе сброшенной одежды на диване в студии, – кажется, что это начинающая модель, и ее неловкость физически ощутима. Картина «Купание летним вечером» (1893), на которой женщины разных возрастов и форм раздеваются и идут к воде, дарит ощущение неземного слияния культур: отчасти японская стилизация, отчасти скандинавский миф, отчасти новая интерпретация темы фонтана юности. Когда «Купание» впервые выставили в Салоне независимых, картина произвела фурор, и Таможенник Руссо, стоя перед ней, по-братски сказал автору: «Что ж, Валлоттон, теперь нам по пути». Но Валлоттон всегда следовал своей дорогой, и эта дорога привела ко все увеличивающимся в размерах этюдам обнаженных женщин. Когда я впервые увидел множество его обнаженных вместе, они, казалось, триумфально демонстрировали то, что можно назвать «законом Валлоттона»: чем меньше одета женщина на его картине, тем хуже результат. Прелестные ранние этюды Габриэль в халате и длинной ночной рубашке; еще этюд, изображающий модель, которая начинает снимать сорочку; еще парочка сомнительных набросков с намеком на жеманную игру, на которых женщины опускают бретельки; и наконец, полное оголение.

Феликс Валлоттон. Пруд (Онфлёр). 1909. Базельский художественный музей. Фото: akg-images

Валлоттон пришел к изображению обнаженной натуры через изучение Энгра, доказав, что великие художники, как великие писатели (известный пример такого рода – Мильтон), могут оказывать пагубное влияние. (Он даже обратился к нескольким известным темам Энгра – «Турецкая баня», «Источник» и «Руджеро, освобождающий Анжелику», – и настолько бессмысленными и явно неудачными были эти попытки, что можно только удивляться, что он смог их выставить и продать.) Но чего у Валлоттона не отнять – он был очень серьезным, можно даже сказать, возвышенным художником, порой остроумным, но никогда – банальным; он скорее слишком много думал, слишком стремился все контролировать, но никогда не был небрежен и ленив. Так что, когда прошел первый шок, я попытался доброжелательно взглянуть на его обнаженных, по крайней мере понять, что он хотел сделать. Эти работы делятся на две группы: обнаженные в интерьере и на природе, неизменно помещенные в пустые миры. Обнаженная женщина, одиноко сидящая в тускло освещенной современной комнате в состоянии безразличия и апатии, неизбежно напоминает нам то, что впоследствии будет гораздо тоньше и сложнее изображать Хоппер. Но проблема не в этом. Проблема в том, что, во-первых, большинство этих обнаженных неприятно инертны, они могли бы с тем же успехом быть написаны с восковых фигур – так мало в них жизни. В них нет ни грана эротики, поскольку они кажутся вовсе лишенными чувств и мыслей. Кроме того, они попросту неубедительны: такое впечатление, что Валлоттон использовал идею скомпонованного пейзажа и создал скомпонованных обнаженных. Так, на картине «Обнаженная на красном ковре» (1909) художник, кажется, посадил голову своей жены на энгровскую шею и к ним присоединил тело натурщицы: эта комбинация сбивает с толку. То, что удается с пейзажем, не работает с человеческой фигурой.

И есть еще обнаженные на фоне природы: женщины заходят в море до колен или до бедер; упитанная Европа цепляется за рог очень деревенского на вид быка; современная Андромеда, блондинка с модной прической, прикованная к скале за запястья, всем своим видом показывает, что все это ужасно, ужасно неудобно; Персей