Ледяное пламя Якова Свердлова - Роман Валериевич Волков

высказал Свердлову лично, не означало того, что охранка сделала холостой выстрел — семя сомнений и соперничества среди двух тигров в холодной клетке упало на подготовленную почту: «Месяцев пять тому назад я получил от одного товарища из Питера предложение приехать — переселиться в Питер… Я ему написал ответ еще месяца четыре назад, но от него нет никакого ответа до сих пор. Не можешь ли ты в двух словах разъяснить мне это недоразумение. Месяца три назад я получил от Кости открытку, где он писал: „Брат, пока продам лошадь, запросил 100 руб.“. Из этой открытки я ничего не понял и никаких 100 руб. не видел. Да, по другому адресу тов. Андрей получил их, но я думаю, что они принадлежат ему и только ему. С тех пор я не получил от Кости ни одного письма». Это письмо Сталин отправлял Петровскому с просьбой, чтобы тот передал Малиновскому. Но на самом деле хитрый манипулятор попросту выносил проблему на публичное обсуждение. И перехитрил себя сам.

Малиновский это письмо показал кураторам из департамента, отправил пятьдесят рублей Сталину, и закрутилась эстафета карательно-надзорной системы. Начальник Енисейского губернского жандармского управления полковник Михаил Байков, родной брат Леонида Семеновича из Пермского ГЖУ, 31 января 1914 года телеграфировал жандармскому ротмистру в Енисейск: «Высланным по постановлению г. министра внутренних дел в Туруханский край под гласный надзор полиции Иосифу Виссарионовичу Джугашвили и Якову Мовшеву (Михайловичу) Свердлову высланы 28 сего января, кроме ранее посланных ста рублей, еще пятьдесят рублей для организации побега их из Туруханского края. Сообщаю на предмет принятия мер к предупреждению побега Джугашвили и Свердлова».

Ротмистр Владимир Железняков, разумеется, в бессмертном стиле «внимание, всем постам» отправил сигнал держать ухо востро дальше по цепочке: «Особо тщательное наблюдение за всеми лицами, едущими через Вороговский кордон, дабы воспрепятствовать побегу». Теперь даже поддельные паспорта бы не помогли Свердлову и Сталину просочиться мимо стражи. Ревность Иосифа Виссарионовича к предполагаемому более высокому положению в партии Якова Михайловича обоих революционеров наглухо запирала в Туруханке.

И это было лишь началом настоящих неприятностей компаньонов по побегу. За ними был усилен надзор, к ним приставили самых опытных шпиков и оперативников. Результат не замедлил проявиться — уже 24 февраля секретный сотрудник Енисейского розыскного пункта Кирсанов сообщил Железнякову: «Гласно-поднадзорные Джугашвили и Свердлов предполагают с места высылки бежать. Если не удастся на юг, то на первом же из ожидающихся летом к устью Енисея пароходе». Сложно сказать, с какой целью Яков и Иосиф бежали бы к Ледовитому океану, оставим это предположение на совести агента. Но значение имела результативная часть этого донесения. У Железнякова начальством были развязаны руки — опасных цекистов нужно удержать в ссылке любой ценой. Поэтому начальник Енисейской охранки наложил резолюцию: «Джугашвили и Свердлова выселить на станок севернее с. Монастырского, где нет других ссыльных, и специально для наблюдения за ними приставить двух надзирателей». Учитывая, что все ведомство туруханского пристава состояло из «двух офицеров, трех урядников, 10 казаков и 20 надсмотрщиков за ссыльными», это была максимальная мера надзора, какую исполнитель приказа Кибиров мог себе позволить (179).

В середине марта 1914 года Иван Игнатьевич распорядился перевезти Сталина и Свердлова в самое дальнее селение Туруханского края — Курейку, что была на 180 верст севернее Монастырского, в Заполярье. Ошарашенный внезапной и крайне неприятной новостью Свердлов только и успел, что написать сестре Саре несколько строчек: «…Пишу на лету лишь пару строк. Меня и Иосифа Джугашвили переводят на 180 верст севернее, на 80 верст севернее полярного круга. От почты оторвали. Последняя раз в месяц через ходока, который часто запаздывает, практически не более восьми-девяти почт в год». Кроме того, Свердлов просил прислать денег на имя купца Лукашевича. Его Кибиров за получение ста рублей от Малиновского наказал лишением пособия на четыре месяца (180). Ссылка в Максимкин Яр, в сравнении с Курейкой, теперь представлялась Якову не такой уж отдаленной, суровой и безрадостной.

Подстроенная высылка Свердлова и Сталина в самый холодный уголок Туруханки стала лебединой песней Романа Малиновского в качестве секретного агента. Официальная историография в советскую эпоху трактовала прекращение операции Департамента полиции незыблемостью ленинского курса и монолитностью сплоченных рядов большевиков — якобы «убедившись в невозможности при помощи провокатора изменить политическую линию большевистской фракции, которая вырабатывалась и проводилась под непосредственным руководством ЦК партии во главе с В. И. Лениным, товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский предложил Малиновскому сложить депутатские полномочия и немедленно покинуть Россию» (168). Если честно, звучит не очень убедительно. Как мы можем убедиться на примере Свердлова и Сталина, агент охранки, внедренный в ЦК, а в конце 1913 года и вовсе возглавивший думскую фракцию большевиков, приносил постоянную и ощутимую пользу. Скорее всего, истинная причина была иной.

Весной 1914 года каким-то образом о том, что пламенный большевик Малиновский является агентом-осведомителем охранки, стало известно депутату-монархисту Пуришкевичу. Он не удержался от искушения унизить и уничтожить принципиального врага и противника в парламентских схватках, Пуришкевич вообще отличался повышенной импульсивностью: «Последний во время выступления с трибуны Думы Малиновского поднялся, подошел и, сильно хлопнув им по деке, оставил на кафедре перед оратором круглый рубль. „Сребреник Иуды!“ — крикнул из зала депутат Марков-второй. Малиновский все понял и, покинув трибуну, сразу же сложил с себя полномочия депутата Думы» (181).

Владимир Джунковский, устранивший Малиновского как политическую единицу, в 1918 году с удовольствием свидетельствовал против Романа Вацлавовича на его процессе. А потом бывший паж великого князя и главный жандарм империи долгие годы был негласным консультантом ВЧК. И это не так уж удивительно, ведь Джунковский «в октябрьские дни 1905 года, будучи московским вице-губернатором, вместе с революционерами-демонстрантами под красным флагом ходил от тюрьмы к тюрьме для того, чтобы освобождать политических заключенных» (182)

Какой вывод можно сделать из произошедшего в парламенте? Скорее всего, имела место контролируемая утечка информации. Кто-то очень расчетливый в МВД, возможно тот же Владимир Джунковский, недавно ставший командующим Отдельным корпусом жандармов, избавлялся от агентуры директора Департамента полиции Степана Белецкого. Ловкий идущий в гору карьерист, с ранних лет имеющий придворную закалку, легко обставил своего тяжеловесного, спивающегося конкурента, правда, близкого к Распутину, а потому трудноуязвимого. Тактическая победа осталась за Владимиром Федоровичем. Слитая Пуришкевичу информация была обречена на публичное оглашение, а ценнейший тайный агент — на раскрытие и вынужденное бегство.

Еще одним свидетельством ценности и надежности Малиновского в качестве агента стала реакция большевиков. Они попросту не поверили демаршу Пуришкевича, сочтя его обвинения пустой клеветой. А оставление Романом Вацлавовичем поста