Я был аргонавтом - Евгений Васильевич Шалашов

и был день, началась с втыка, который сделала молодому мужу Артемида. Во-первых, мне досталось за то, что я, или мой организм, «отреагировал» на Геру. К счастью, этот упрек удалось нейтрализовать сразу, пояснив, что это «остаточное явление», а виновата она сама, не захотев продолжения, а Гера просто пришла не вовремя, рядышком оказалась и все не так поняла. Еще Артемида упрекнула, что я недостаточно почтителен к ее родственникам, она бы и сама разобралась с теткой, не доводя дело до огненных столбов, а вообще, когда две женщины собираются спорить, лучше не вмешиваться.

— Гера с Афиной однажды повздорили, из-за чего, никто уже и не упомнит, вначале языками сцепились, потом в волосы друг другу вцепились. Отец — он умный, сидел себе в сторонке, посмеивался, а Гефест женщин разнять решил. Как думаешь, чем все закончилось?

— Бедный кузнец огреб от обеих сразу, — догадался я и вздохнул. — Бедняга, он же и так хромой.

— Хромым он как раз и стал после этой ссоры, потому что его кто-то с Олимпа скинул, а кто именно — ни одна богиня не признается, — хмыкнула Артемида. — Братец мой, тот, что Аполлон, далеко был, Асклепий еще на свет не родился, а Гефест ногу сломал, кости срослись неправильно. А ты, небось, тоже поверил в историю, которую Мом-насмешник сочинил — Гефест родился уродливым, а злая Гера скинула младенца с Олимпа?

— Поверил, — кивнул я. Не станешь же говорить, что с точки зрения современных ученых (современных?) хромота Гефеста символизировала тот факт, что в древности кузнецов специально калечили, чтобы не сбежали из родного селения.

— Ну сам-то подумай — какая мать посчитает уродливым своего ребенка? Гера, хотя особой добротой и не отличается, своих деток любит, ты уж поверь. И я тебе точно могу сказать, что никуда она Гефеста не бросала, а как ему пуповину перерезали, так сразу же малыша на руки взяла и грудь дала.

— Откуда такая точность?

— Так все просто — я сама у Геры роды и принимала, а кому бы еще такое доверили? Гефест у нас самый младший, не считая Геракла.

Вот те раз. Рушится еще один миф. Гера, оказывается, не такая и стерва, как я о ней думал. А то, что Артемида старше Гефеста, ничего удивительного. Люди вначале охотились, рыбу ловили, а уже потом надумали хлебопашествовать и плавить металлы.

— Слушай, — вспомнил тут я, — хочу спросить — а за что ты Гермеса по попе лупила, когда тот маленьким был?

— Гермеса всегда есть за что лупить, — сказала Артемида тоном сестры-отличницы. — Парень он очень умный, добрый, но пакостник превеликий. Он, как родился, не успел еще из пеленок вылезти, как у Аполлона коров украл. Но мало того, что украл, так еще и зарезал, а мясо продал. Аполлон ко мне кинулся — мол, помоги! Ты, дескать, богиня охоты, но корова, хотя и не дичь, но тоже зверь. А чего этих коров-то искать? Гермес украсть-то сумел, а вот шкуры у самой своей пещеры оставил. Я тут ему и всыпала — коли воруешь, умей следы путать, как это заяц по зимней пороше делает.

Вот, значит, кто Гермеса путать следы учил. Я немного посмеялся, потом спросил:

— А зачем Аполлону коровы? Он же песни поет, этих, девок своих, гоняет, то есть, муз.

— Так он какую-то девушку обрюхатил, а ее отец рассердился, Зевсу грозился пожаловаться — дескать, ребенка сделал, пусть женится. А коли коров бы пригнал, так девку и с пузом можно замуж отдать, тем более, что приплод от бога. Гермеса я надрала, но пришлось и родного братца выручать — послала папаше вепря разделанного, а его девушке оленя с золотыми рогами. Рога, понятное дело, она себе взяла, потом их своему мужу подарила, а оленя мне в жертву принесла.

Вот здесь я уже не выдержал — ржал до слез. Ох уж эти олимпийцы!

Артемида, уютно устроившись на моей груди, спросила:

— Саймон, а сколько тебе лет?

— Зачем это тебе? — удивился я.

— Просто, пытаюсь вспомнить, сколько мне самой лет, но не могу, потому что не знаю. Сколько тебе лет было в твоем мире? — Приподнявшись на локте, богиня охоты усмехнулась. — Только не вздумай делать удивленные глаза. Когда я впервые тебя увидела, то отправила своего вестника к Мойрам, чтобы те определили твою судьбу. Суждено ли мне связать с тобой свою жизнь и отдать свою честь? А они ответили, что нити твоей судьбы у них нет, потому что такой человек не рождался в Элладе.

Значит, можно не выкручиваться. Уже хорошо.

— В том мире, где я родился, мне исполнилось тридцать восемь. Но я гораздо старше тебя.

— Почему ты старше, если тебе всего тридцать восемь?

Я уже заранее подготовил себя к подобному разговору, поэтому долго думать не стал.

— Сама посчитай, — веско изрек я. — Мой мир отстоит от твоего на три с половиной тысячи лет — на сто лет меньше, или на двести больше, это не в счет. Стало быть, переносясь сюда, я стал старше на три тысячи лет. — Отвлекая любимую женщину от грустных мыслей, спросил. — Скажи-ка лучше, а почему ты отправила вестника к Мойрам? И почему я стал твоим избранником, если у тебя был такой выбор?

— Выбор был, но никто не нравился. К тому же, на мне лежал обет целомудрия. А когда я увидела тебя — точнее, когда Аталанта тащила тебя раненого на своей спине, то поняла, что выбора-то у меня больше нет, а носиться со своей девственностью, словно Афина с эгидием— глупо.

— И приговора Мойр не испугалась?

— А как бояться того, чего нет? Если богини судьбы ничего не смогли сказать, значит нужно брать судьбу в свои руки.

Мы еще поболтали, потом принялись целоваться. Потом... В общем, все поняли. А потом, отдышавшись и дав мне отдохнуть, Артемида спросила так резко и, что называется — в лоб.

— У тебя и на самом деле ничего не было с этой девочкой?

Она что, меня за извращенца считает? Так я не ее папа, который и в жеребца превращался, и в лебедя.

— Я же тебе уже говорил, что не поклонник кентавресс, тем более малолетних.

— Женщин-кентавров называют кентавридами,