Сомали: Чёрный пират - Алексей Птица

То тут, то там виднелось брошенное оружие, пришедшее в полную негодность. Восстанавливать танки никто не собирался, даже если они имели незначительные повреждения, оставаясь относительно целыми.

Однажды я даже слез с верблюда и подошёл к одному из танков. Им оказался знакомый до боли Т-34. Открытые люки торчали вверх и замерли в таком положении насмерть. Густая ржавчина, казалось, заклинила их навсегда. Вблизи смертоносная машина оказалась вся покрыта копотью огня, что вылизал его двигатель и все внутренности.

Танк явно горел, но видимо боекомплект уже был израсходован, и машина не взорвалась. А может, его просто бросили из-за поломки, удирая от наступающего противника. Ухватившись за ствол орудия, я взобрался на него и полез через открытый люк внутрь.

Скелетов в танке не оказалось, как, впрочем, и чего-то нужного. Всё уже давно отломали и отвинтили. Нет, пожалуй, только отломили или вырвали. Отвинтить – это уже чересчур сложно для местных негров. Руки у них не приспособлены под инструменты, да и сами инструменты слишком высокотехнологичны для них.

Ничего интересного в этом танке я так и не нашёл, лишь несколько крупнокалиберных патронов к пулемёту. Триплексы и траки меня не заинтересовали. Сдать бы всё это богатство на металл какому-нибудь буржую, но это уже из области бо́льшей фантастики, чем моё появление здесь.

Взобравшись обратно на своего верблюда, я потрусил обратно, в сторону Дыре-Дауа, разочарованный и обиженный на неудачу. Дыре-Дауа снова встретил меня своим однообразием. В городке откровенно делать было нечего. Торговля еле шла, Фарах разрывался между аптекой и работой, Аиша помогала ему, как могла, и даже устроилась в местную больницу педиатром. В итоге, все вместе мы собирались только вечером. Никого это не напрягало и не огорчало, скорее, наоборот.

Как-то днём я зашёл в самый дорогой в этой Дыре магазин и купил там опасную бритву. Увидев «Тройной» одеколон (наследие братской советской помощи), прикупил и его, а также помазок и мыльную пену итальянского, кажется, производства. Проснувшись утром, я направился к Аише.

– Аиша, а у тебя зеркала нет небольшого?

– Есть, – она настороженно уставилась на меня, по-прежнему держась на расстоянии и с откровенной опаской.

– Дай на сегодня… Побриться хочу.

– Ааа, – она тут же нырнула в свою комнату и через минуту явилась, держа в руках маленькое зеркальце.

– А побольше нет? – сморщился я.

– Есть, – кивнула девушка и опять убежала.

Я вздохнул, оценив её вид сзади.

Покопавшись, она вынесла мне зеркало с длинной ручкой.

– Спасибо! – поблагодарил я её и, забрав зеркало, сразу же ушёл к себе.

Установив зеркало перед собой, подготовил тазик с водой и, густо намылив помазок, прошёлся по своей небритой роже. Но сначала в дело пошли ножницы, срезав мою козлиную бороду. Кое-как обкорнав себя, я взял в руки опасную бритву и попытался побриться. Тщетно, бритва оказалась тупа, как… В общем, очень тупая.

– М-даа, – взглянув на себя в зеркало, протянул я скептично. – Похож на верблюда во время линьки.

Но делать нечего, пришлось вынимать ремень из штанов, что тут же едва не спали, повиснув на бёдрах, и править лезвие.

Примерно через полчаса, если не больше, я наконец-то побрился, знатно изрезав себе всё лицо. Зато избавился от своей бороды, оставив лишь усы. Так как они были небольшими, то и заморачиваться не стоило. Взглянув на себя в зеркало, я увидел довольно симпатичного молодого мужчину с арабскими чертами лица, только очень смуглого.

К сожалению для меня, некоторые черты лица казались довольно жёсткими, а глаза смотрели так, словно искали: куда проще воткнуть нож. Стоило придать им немного мягкости, а то девушки пугаются. И я принялся кривляться перед зеркалом, делая мимимишные рожи. Ну, клоун из меня вышел так себе, если честно. Не моё это. Единственное выражение, которое я смог подобрать и даже запомнить – это выражение безмерного восхищения объектом поклонения. Ни одна женщина не устоит!

Тут ведь главное – искреннее восхищение девушкой! Желательно без похотливого блеска в глазах. А ещё нужно принять вид очень сильного, но в то же время ласкового и согласного на всё мужчины. Не с первого раза, но это всё же действует практически на всех. Ну, что же, будем посмотреть.

Вечером мы вновь собрались на ужин.

– Ты побрился, Мамба?

– Да. Ну, как? Лучше?

– Лучше, – неожиданно выпалила Аиша и тут же опустила длинные ресницы.

Мои губы тронула лёгкая улыбка, и я взглянул на неё, усмехнувшись.

– Да, тебе действительно идёт твой новый облик, Мамба. – сказал Фарах.

– Значит, я не зря старался. Фарах, нам нужно переезжать отсюда.

– Почему? – друг невольно обвёл взглядом ставшие почти родными стены.

– Здесь нам делать нечего.

– И куда?

– В Аддис-Абебу. Это всё же столица, там живут богатые люди, расположены посольства, и там нас никто не знает. Вы займётесь лечением людей и сбытом моих лекарств, которые я вам оставлю, сколько смогу и опять уеду. Мне здесь не нравится, поеду в Сомали. Хочу стать её президентом, хочу власти, а не огузки от куриных тушек.

– Но тут у нас уже всё есть, Бинго! Зачем срываться с насиженного места? Мы и здесь сможем денег заработать. Я не хочу уезжать. Да и о какой власти ты говоришь? Бинго, тебя не пустят даже в министры или чиновники.

Фарах оказался настолько ошарашен моей новой идеей, что растерялся, не зная, как меня отговорить.

– Давай никуда не поедем, Мамба, – то ли спросил, то ли проныл он.

– А что скажет твоя прекрасная сестра? Хочет ли она переехать в Аддис-Абебу?

Как бы Аиша ко мне не относилась, но жить в провинции или в столице – это две большие разницы. И для молодой, обучавшейся во Франции девушки эта разница очевидна и неоспорима. Не заметить её недовольное, чуть брезгливое выражение лица при виде куч говна было сложно. Сестра Фараха явно не готовилась к такой убогой жизни.

– Я согласна, нам надо уехать отсюда в столицу! – воскликнула Аиша, и её глаза буквально вспыхнули огоньком надежды и лёгкого авантюризма. – Я смогу найти себе хорошую работу и получать стану больше, а не те жалкие центы, что платят мне здесь. И там мы сможем продавать лекарства Мамбы.

Брат кинул на неё раздражённый взгляд.

– Он тебе не Мамба, а Бинго.

– Но ведь ты называешь его Мамбой? Почему мне нельзя называть его так?

–