Системный Творец - Александр Сорокин

— НЕТ! — закричал кто-то. Возможно, это был я.

Но некогда было скорбеть. Следующей цельюю ворон выбрал лучника и налетел на Кэрвина. Мужчина попытался увернуться, но крыло ударило его с такой силой, что он слетел с ног и ударился головой о камень. Он затих мгновенно.

Мы остались втроем против ворона и двух волков, которые, расправившись с Брэнном — могучий воин упал, истекая кровью из десятка ран, — теперь обратили внимание на нас.

Бой превратился в кровавую мясорубку. Мы сражались спиной к спине с Эдварном и Лиором. Топоры взлетали и падали, окропленные чёрной и алой кровью. Я использовал всё: «Боевой Размах», чтобы отбросить ворона, «Меткий бросок», чтобы поразить волка в глаз. Эдварн сражался как демон, его топор выписывал смертельные узоры, прикрывая меня и Лиора.

Лиор бился молча, с какой-то отчаянной, холодной яростью. Он изрубил одного волка на куски, но ворон вонзил когти ему в спину, пробив доспехи насквозь. Лиор вздрогнул, его глаза расширились от шока, и он медленно осел на землю, последним движением воткнув топор в лапу чудовища.

Их не стало. Всех. Брэнна, Лиора, Кэрвина, Рагварта… Моих братьев. Моих товарищей. Первых людей, кто поверил в меня в этом мире. Они полегли здесь, у подножия последнего Оплота.

Остались только мы с Эдварном. И два израненных, но не сдающихся чудовища. И сам Оплот, который, наконец, закончил призыв и теперь, насытившись энергией, начал медленно, со скрежетом, разворачивать свои корни-щупальца в нашу сторону.

— Макс! Оплот! — закричал Эдварн, отбивая атаку ворона. — Я их займу! Добей его!

В его голосе не было просьбы. Был приказ. И была жертва.

Он ринулся вперёд, отвлекая на себя обоих монстров. Его топор сверкал в скупом свете, он дрался как одержимый, покупая мне секунды. Ценой своей жизни.

Я не мог подвести его. Не мог подвести их всех.

С рыком, в котором смешались боль, ярость и отчаяние, я рванул к Оплоту. Его щупальца потянулись ко мне. Я уворачивался, падал, поднимался и рубил. Рубил из последних сил. Вкладывал в каждый удар память о каждом из них — о молчаливом Брэнне, о строгом Лиоре, о зорком Кэрвине, о верном Рагварте.

Мимио в топоре выл, вкладывая в удары всю свою ярость. Древесина трескалась, зелёная жижа обжигала мне лицо и руки.

Сзади раздался предсмертный крик Эдварна. И затем — агонизирующий вопль ворона.

Я обернулся. Командир лежал на земле, а над ним стоял последний оставшийся в живых монстр — заражённый волк. И он смотрел на меня. Эдварн купил мне время. И заплатил за это всем.

Больше не было сил. Не было времени. Только ярость.

Я собрал остатки воли, отшатнулся от удара корня и из последних сил швырнул топор. «Меткий бросок». Критическое попадание. Топор вонзился в самую сердцевину пульсирующего зелёного «сердца» Оплота.

Наступила тишина.

Затем раздался оглушительный, всепоглощающий грохот. Оплот не рассыпался — он взорвался изнутри. Волна зелёной энергии и острых щепок отбросила меня на землю. Что-то острое и тяжёлое ударило меня в бок, пронзив доспехи. Дикая, жгучая боль пронеслась по телу.

Я лежал на спине, не в силах пошевелиться. Сквозь пелену в глазах я видел, как тускнеет небо, как последние отсветы зелёного света гаснут. Мы сделали это. Мы уничтожили их всех. Город… спасён…

Но потом из клубов пыли и дыма появилась фигура. Хромающий, израненный, но живой заражённый волк. Тот самый, что убил Эдварна. Его шкура была иссечена ударами, один глаз вытек, но он был жив. И он шёл ко мне. Его пасть была разинута, из неё капала ядовитая слюна. В его уцелевшем глазу горела слепая, бессмысленная ненависть.

Он подошёл вплотную и навис надо мной. Я почувствовал его зловонное дыхание. Я попытался пошевелить рукой, найти оружие, но моё тело не слушалось. В груди что-то хлюпало и болело так, что темнело в глазах.

Волк поднял свою массивную, покрытую корой лапу с когтями, похожими на обломанные кинжалы. Для последнего, добивающего удара.

«Вот и всё, — пронеслось в моём угасающем сознании. — Не долго я тут продержался».

Я подумал о старике Орне. О доме, который мы так и не починили…

Лапа пошла вниз.

Глава 22

Лапа, огромная, облепленная засохшей грязью и пронизанная мелкими, острыми как иглы, древесными щепками, описала короткую, могущественную дугу. Воздух завизжал под ее тяжестью. Я зажмурился, инстинктивно вжимаясь в землю, в горле стоял комок бессильной ярости и горькой иронии. Пережить всё это — бой, гибель товарищей, уничтожение Оплота — чтобы пасть от лапы последнего ублюдка? Мой разум отказывался это принимать. Но тело не слушалось, предательски немея от боли и истощения. Я уже чувствовал леденящее смертью дыхание твари, зловоние гниющей плоти и свежей крови, как вдруг…

«Дубовая Кора»! — пронеслось в моем заплетающемся сознании. Однократное использование амулета! Я совсем о нем забыл!

*БАМ*.

Послышался негромкий, но невероятно плотный звук, словно кто-то ударил молотом по наковальне из чистой силы. Воздух перед моим лицом затрепетал и вспыхнул на микросекунду теплым золотисто-коричневым светом, сложившись в призрачное, полупрозрачное подобие дубового листа.

Лапа волка с оглушительным хрустом ударила в этот внезапно возникший барьер и отскочила, будто животное лязгнуло зубами о стальную балку. Раздался сдавленный, болезненный визг. Когти, готовые разорвать мою грудь, лишь скользнули по невидимой стене, не оставив на ней и царапины.

Волк отпрянул, недоуменно и яростно тряся поврежденной лапой. Его единственный глаз безумно вращался, пытаясь понять, что за преграда встала между ним и легкой добычей. Эта секунда замешательства стала для него последней.

Во мне что-то щёлкнуло. Древний, животный инстинкт выживания, помноженный на ярость от потери товарищей и холодную волю. Мысль была обжигающе четкой, простой и ясной: «Ко мне!».

Я не кричал, не звал, а просто «захотел». Вложил в это желание всю свою ненависть, всю боль, всю отчаянную надежду. Я потянулся к той самой прочной, невидимой нити, что связывала меня с топором, валявшимся среди обломков Оплота.

И он откликнулся.

Из груды дымящихся щепок и потухших камней вырвался сокрушительный вихрь. Мой «Простой Топор», весь в липкой зелёной жиже и крови, сорвался с места. Он пронзил пространство, оставляя за собой короткий серебристый след. Рукоять, тёплая и родная, сама легла в мою раскрытую ладонь, заполняя её уверенной, живой тяжестью. Вибрация, идущая от Мимио, была ликующей, яростной, торжествующей.

Инерция броска, помноженная на волю, была чудовищной. Топор, даже не замедлив хода, описал в воздухе идеальную, сокрушительную дугу. Лезвие