Жар-птица - Арина Теплова

— Ты до сих пор лелеешь мысль, что она наконец полюбит тебя? Но это глупо, братец!

— Ты не имеешь права указывать мне, что делать, а уж тем более лезть в темы, которые тебя совершенно не касаются! — взорвался он.

— Вот и подтверждение. Ты разгневался! И все оттого, что любишь эту гадкую распутную девицу! Признайся уже!

— Что это еще за слова, Лизавета? Откуда ты набралась только подобных слов?

— Зато они хорошо описывают реальную картину. Пойми, Кирюша! Трубецкая никогда не полюбит тебя, она слишком ветрена и надменна. Она любит только себя. Она только посмеется над тобой и выплюнет как ненужный хлам!

Слова сестры резанули Кирилла по живому. Именно этого он и боялся более всего, что Оленька не сможет никогда полюбить его, даже несмотря на все его ухищрения по ее завоеванию.

— Довольно! Я более не намерен продолжать с тобой этот разговор.

— И пожалуйста, — фыркнула Лиза и, развернувшись, последовала к двери.

— Елизавета! — окликнул он ее строго. Она обернулась. — Ты поняла, что все должно оставаться в тайне?

Она провела по нему злым непокорным взглядом и едко ответила:

— Ах, какое у меня большое желание рассказать всем, что Трубецкая бегает к тебе в спальню. Чтобы завтра же по всему Петербургу о ней прошла дурная слава как о блуднице!

— Только попробуй, — жестко чеканя слова, огрызнулся Измайлов. — И завтра же поедешь в Тверское имение ловить жаб вместо петербургских женихов.

Девушка долго пронзительно смотрела на брата, а потом вихрем вылетела прочь из кабинета.

Разговор с сестрой выбил Кирилла их колеи. Почти весь день после этого он пребывал в мрачных думах, сначала съездив в военное министерство, а потом нанеся визит знакомому генералу. Однако вечером, по возвращении в особняк дяди, его ожидало приятное известие. Его посыльный принес от Трубецких ответ на его утреннее послание. Ольга написала, что приехала еще вчера и вечером будет у него. Почти четыре дня они не виделись, и эта новость вызвала в его душе тихую радость.

Около десяти вечера Оленька вошла в его спальню, пахнущая какими-то свежими сладкими духами. Невозможно прекрасная в лазоревом платье с открытыми плечами и прозрачной светлой шалью.

— Я скучал, — произнес Кирилл страстно, быстро сжимая ее в объятьях и властно завладевая ее губами, и тут, словно опомнившись, добавил: — По вашим сладким прелестям, конечно.

— Даже не знаю, радоваться тому или нет? — как-то ехидно заявила она, однако подставляя свое лицо его нетерпеливым губам.

Он сильнее склонился, стиснув сильной рукой ее талию. А его вторая рука начала тянуть вниз вырез ее платья, сильнее оголяя девушку.

— Ваши упругие грудки так мило смотрятся в этом платье, — хрипло прошептал он.

— Боже, Кирилл Григорьевич, вы могли бы немного сдерживать свои фразы? Они смущают меня.

— Неужели? — оскалился он довольно и быстро прошелся губами по верху ее груди, словно наперекор ее словам. Затем выпрямился и, пронзительно смотря ей в глаза, спросил: — Тогда я продолжу молча, моя сладкая нимфа?

Она не сопротивлялась его напору, когда он вновь завладел ее губами. Быстро приподняв девушку над полом, Измайлов перенес ее чуть в сторону и осторожно опрокинул животом на круглый стол. Склоняясь, он в запале прикусил губами мочку ее уха и начал быстро задирать юбки. Как и в прошлые разы, на ней не было панталон и второй нижней юбки, лишь шелковые голубые чулочки закрывали ножки до середины бедра. Он проворно расстегнул свою одежду и нетерпеливо прижался бедрами к ее ягодицам.

Оленька не сопротивлялась, немного ошарашенная его горячностью, лишь уперлась ладонями в столешницу, покрытую зеленым сукном, ощущая, как его горячее тело притиснулось к ее обнаженной плоти сзади. В следующий минуту молодой человек резко стремительно овладел ее лоном. Она даже невольно вскрикнула от яростного выпада его естества. Сильнее отводя рукой ее ногу в сторону, Кирилл быстро задвигал бедрами, созерцая затуманенным взором темный завиток на ее шее, чувствуя безумное вожделение к этой горделивой девице, которая теперь, как послушная ласковая кошечка, отдавала себя на его милость.

Спустя миг его рука начала ласкать ее белые ягодицы, чуть сильнее сгибая ее ножку в колене и приподнимая. Так интимная поза стала еще теснее, и молодой человек уже входил в ее горячее лоно более мощными рывками. Через минуту он впился губами в ее ушко, а вторая его рука принялась властно ласкать ее грудь через ткань платья, оттягивая глубокий вырез все ниже и стараясь добраться до ее нежной выпуклой плоти. Вскоре его сильные пальцы яростно сжали ее сосок, и Кирилл удовлетворенно простонал, продолжая все более исступленно входить в ее узкую промежность.

Прикусив губу, Оленька ощущала его неистовое вторжение в свое лоно, и ей казалось, что он наполняет ее с каждым движением все больше и глубже. В какой-то момент, когда он ласково и в то же время дерзко прихватил губами ее ухо, она ощутила, что это действо вызывает в ней дрожь и даже некое удовольствие. Через миг она хрипло задышала, чуть приоткрыв рот, и даже прикрыла глаза, ощущая, как Кирилл сильно сжимает ее ягодицы рукой, направляя их в такт своим безудержным движениям.

— Благодарю, это было чудесно, — проворковал ей на ухо Измайлов, когда все закончилось и он осторожно поставил девушку на ноги, разворачивая ее к себе лицом.

Девушка, раскрасневшаяся и смущенная, отводила от его лица взгляд, чувствуя себя какой-то развратной вакханкой с картины Растрелли. Позволила овладеть собою прямо на столе, даже не раздевшись. Но Кирилл понимал ее смущение, и это было ему по нраву, ведь это подтверждало, что девушка не распутна и невинна. Он ласково улыбнулся ей, лаская пальцами ее щеку, и предложил:

— Продолжим на кровати? Или сначала накормить тебя цукатами и игристым вином?

— Я бы выпила вина, Кирилл Григорьевич, — ответила она, чувствуя, что от всех этих интимных игр у нее пересохло во рту.

— Кирилл, Оленька. Хватит называть меня так официально, я же просил тебя. Я же тебе не супруг, а пока только любовник, — подтрунил он.

— Я смотрю тебе нравится мое унизительное положение, — фыркнула она недовольно, вырвавшись из его объятий и отходя от него.

Она начала нервно оправлять вырез платья, из которого вульгарно торчала