Книга 2. Война и мир Сталина, 1939–1953. Часть 2. «О дивный новый мир…», 1945–1953 - Андрей Константинович Сорокин

Еще не закончились военные действия в Европе, а советское руководство уже вернулось к турецкому вопросу. Как помнит читатель, на Тегеранской и Крымской конференциях Сталин ставил перед союзниками вопросы об изменении режима черноморских проливов, а с определенного момента и о возвращении СССР восточных районов Турции, переданных большевиками в 1921 г. правительству Ататюрка. Поставлен был турецкий вопрос и на Берлинской конференции. Союзники согласились обсуждать изменение режима функционирования Проливов и конвенции Монтре, но отказались рассматривать территориальные претензии к Турции со стороны Москвы. Столкнувшись с отказом союзников удовлетворить его максималистские устремления, Сталин решил добиваться своих целей, действуя на двусторонней основе. Вероятно, Сталин подозревал, что готовность союзников к изменению конвенции Монтре касалась лишь косметических поправок. В этом он был недалек от истины [429].

23 февраля 1945 г. Турция объявила войну Германии, а 19 марта Советский Союз объявил о денонсации советско-турецкого договора о дружбе и нейтралитете. В этот день Молотов, принимая турецкого посла С. Сарпера, заявил, что данный договор вследствие глубоких изменений, произошедших особенно во время Второй мировой войны, не соответствует больше новой обстановке и нуждается в серьезном улучшении. Турецкое правительство вскоре сообщило «о своей готовности изучить со всем должным вниманием и доброжелательностью предложения, которые ему будут сделаны по этому поводу»[430]. Слишком торопиться с выдвижением новых условий советское руководство не станет.

8 июня на стол Сталину легла расшифровка телеграммы турецкого посла Сарпера в Анкару о результатах переговоров с Молотовым, состоявшихся вечером предшествующего дня. Турецкий посол в ходе этой встречи напомнил советскому наркому о позиции своего правительства, которое на протяжении вот уже нескольких месяцев ставило перед СССР вопрос о заключении союзного договора. Молотов, транслируя согласованные со Сталиным установки, предложил для начала «разрешить все недоразумения и недоговоренности, которые пока еще продолжают существовать» между двумя странами. Первым из этих вопросов Молотов назвал «некоторые территориальные изменения», последовавшие «в результате заключения договора 1921 года». Договор, сказал Молотов, «был заключен в то время, когда Советская Россия была ослаблена… поэтому прежде всего надо урегулировать этот вопрос». Сарпер возразил, напомнив, что договор 1921 г. не был навязан силой и в нем «не было ничего несправедливого», наоборот, этим договором была устранена существовавшая тогда несправедливость. Турецкий посол отказался понимать, зачем Советскому Союзу понадобились несколько квадратных километров территории. Обратил он внимание Молотова и на невозможность объяснить турецкому общественному мнению подобный «довесок» к союзному договору и указал на катастрофические последствия, которые мог бы повлечь подобный ход событий. «Ваши требования, — сказал Сарпер, — продиктованы исключительно соображениями престижа». Турецкий посол продемонстрировал несвойственную дипломатам решительность и заявил: «Нет никакой возможности, чтобы осуществить то, что вы желаете. Поэтому если мы хотим, чтобы наши переговоры продолжались, то я… прошу вас, г-н Молотов, не касаться этих моментов». Столь решительный отпор заставил Молотова отказаться от дальнейшего обсуждения этой темы. «Перейдем к вопросу о Проливах», — предложил он. «Мы уверены в том, что Турция преисполнена добрых намерений, но мы не можем быть уверены в ее возможностях защищать Проливы». Сарпер не дал Молотову продолжить. «Если, — заявил он, — …имеется в виду предоставление Советам баз в Проливах, то я тут же замечу, что так же как территориальные изменения в связи с пересмотром договора 1921 г., так и вопрос о предоставлении баз в Проливах — не могут быть предметом обсуждения». Судя по тому, что Молотов постарался аргументировать позицию о Проливах, именно этот вопрос оставался для Сталина главным во взаимоотношениях с Турецкой Республикой. Турецкий посол завершил дебаты о базах предложением продать Турции оружие и материалы для укрепления возможностей Турции в деле обороны Проливов и напомнил, что союзный договор сам по себе должен обеспечить совместные действия сторон в случае возникновения угроз безопасности.

После этого Молотов затронул вопрос о пересмотре конвенции Монтре, предложив наметить общую линию поведения в предстоящих общих переговорах по этому вопросу. И в данном случае турецкая сторона отказала советскому руководству «во взаимности». Причем турецкий посол счел целесообразным увязать эту позицию с общей неопределенностью отношений двух стран, возникающей в том числе в связи с позицией Молотова по первым двум вопросам. «Я не убежден в том, — заявил Сарпер, — что обсуждение этого вопроса в настоящих условиях может принести пользу, ибо одно дело садиться за стол с союзниками, а другое дело сесть за стол при наличии таких неопределенных отношений, какие существуют сейчас между нашими странами; к тому же такие переговоры могут породить ряд подозрений у наших общих союзников». Молотов, который во время двухчасовой беседы «был очень любезен и обходителен», завершил ее возражением турецкому послу, который предложил разработать проект договора и при проработке его по статьям обсудить все вопросы, «которые при этом будут всплывать». Сперва надо разрешить спорные вопросы, подчеркнул Молотов, «а потом можно говорить о договоре»[431].

На первом листе расшифровки телеграммы Сарпера в Анкару, которая легла на стол Сталину, он оставил размашистую помету: «Проверить». Что именно и кому предстояло сделать в связи с этим, остается не ясным. Однако резкий отпор с турецкой стороны вернул советского вождя за стол переговоров с союзниками по турецкому вопросу. Как уже видел читатель, он вновь поставил все эти вопросы на переговорах в Потсдаме и вновь не нашел понимания и поддержки. Все, чего удалось добиться Сталину, было записано в соответствующем пункте протокола Берлинской конференции: «Три Правительства признали, что Конвенция о Проливах, заключенная в Монтре, должна быть пересмотрена как не отвечающая условиям настоящего времени. Согласились, что в качестве следующего шага данный вопрос будет темой непосредственных переговоров между каждым из трех правительств и Турецким Правительством»[432].

Нажим Сталина привел к ответным и вряд ли ожидавшимся Москвой шагам со стороны Турции. Уже 20 августа Анкара направила в Лондон и Вашингтон ноту с просьбой о предоставлении американских гарантий свободы прохода и охраны мира в районе Проливов. Кроме того, в поисках формулы использования Проливов Турция просила обеспечить ее суверенитет и безопасность. Содержалась в ноте и просьба содействовать смягчению турецко-советских отношений, устранению беспокойства, вызванного советскими требованиями[433].

Турецкий вопрос в качестве проблемы межсоюзнических отношений поставит перед Сталиным министр иностранных дел Великобритании Э. Бевин во время Московской конференции Совета министров иностранных дел, состоявшейся в декабре 1945 г. Сталин дважды примет Бевина — 19 и 24 декабря и во время первой из бесед турецкий вопрос окажется в фокусе внимания сторон. Приступая к ней, Бевин напомнил, что Великобритания и Турция связаны союзническими отношениями. Поэтому не лишним будет напомнить о том, что свой выбор в пользу сотрудничества