Во весь голос - Маяковский Владимир Владимирович

Если б

             был он

                          царствен и божествен,

я б

     от ярости

                       себя не поберёг,

я бы

         стал бы

                       в перекоре шествий,

поклонениям

                          и толпам поперёк.

Я б

      нашёл

                  слова

                            проклятья громоустого,

и пока

             растоптан

                                 я

                                   и выкрик мой,

я бросал бы

                       в небо

                                   богохульства,

по Кремлю бы

                            бомбами

                                             метал:

                                                         ДОЛОЙ!

Но тверды

                    шаги Дзержинского

                                                           у гроба.

Нынче бы

                    могла

                               с постов сойти Чека.

Сквозь мильоны глаз,

                                          и у меня

                                                          сквозь оба,

лишь сосульки слёз,

                                      примёрзшие

                                                              к щекам.

Богу

         почести казённые

                                           не новость.

Нет!

        Сегодня

                        настоящей болью

                                                         сердце холодей.

Мы

       хороним

                        самого земного

изо всех

                прошедших

                                       по земле людей.

Он земной,

                      но не из тех,

                                             кто глазом

упирается

                   в своё корыто.

Землю

             всю

                    охватывая разом.

видел

           то,

                что временем закрыто.

Он, как вы

                     и я,

                            совсем такой же,

только,

              может быть,

                                     у самых глаз

мысли

             больше нашего

                                          морщинят кожей,

да насмешливей

                               и твёрже губы,

                                                           чем у нас.

Не сатрапья твёрдость,

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$триумфаторской коляской

мнущая

               тебя,

                        подёргивая вожжи.

Он

      к товарищу

                            милел

                                        людскою лаской.

Он

      к врагу

                    вставал

                                  железа твёрже.

Знал он

               слабости,

                                 знакомые у нас,

как и мы,

                  перемогал болезни.

Скажем,

                мне бильярд —

                                             отращиваю глаз,

шахматы ему —

                              они вождям

                                                     полезней.

И от шахмат

                        перейдя

                                       к врагу натурой,

в люди

             выведя

                           вчерашних пешек строй,

становил

                  рабочей – человечьей диктатурой

над тюремной

                           капиталовой турой,

И ему

           и нам

                      одно и то же дорого.

Отчего ж,

                  стоящий

                                   от него поодаль,

я бы

         жизнь свою,

                                 глупея от восторга,

за одно б

                 его дыханье

                                        о́тдал?!

Да не я один!

                          Да что я

                                          лучше, что ли?!

Даже не позвать,

                                раскрыть бы только рот —

кто из вас

                   из сёл,

                               из кожи вон,

                                                       из штолен

не шагнёт вперёд?!

В качке —

                    будто бы хватил

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$вина и горя лишку —

инстинктивно

                            хоронюсь

                                              трамвайной сети.

Кто

       сейчас

                    оплакал бы

                                          мою смертишку

в трауре

               вот этой

                               безграничной смерти!

Со знамёнами идут,

                                      и так.

                                                Похоже —

стала

          вновь

                     Россия кочевой.

И Колонный зал

                                 дрожит,

                                               насквозь прохожен.

Почему?

                Зачем

                            и отчего?

Телеграф

                 охрип

                            от траурного гуда.

Слёзы снега

                       с флажьих

                                          покрасневших век.

Что он сделал,

                            кто он

                                        и откуда —

этот

        самый человечный человек?

Коротка

                и до последних мгновений

нам

       известна

                        жизнь Ульянова.

Но долгую жизнь

                                  товарища Ленина

надо писать

                       и описывать заново.

Далеко давным,

                              годов за двести,

первые

              про Ленина

                                     восходят вести.

Слышите —

                       железный

                                          и лужёный,

прорезая

                 древние века, —

голос

           прадеда

                          Бромлея и Гужона —

первого паровика?

Капитал

                его величество,

                                             некоронованный,

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$невенчанный,

объявляет

                    покорённой

                                            силу деревенщины.

Город грабил,

                          грёб,

                                   грабастал,

глыбил

              пуза касс,

а у станков

                     худой и горбастый

встал

          рабочий класс.

И уже

            грозил,

                          взвивая трубы за́ небо;

– Нами

                к золоту

                                пути мости́те.

Мы родим,

                     пошлём,

                                     придёт когда-нибудь

человек,

                борец,

                            каратель,

                                             мститель! —

И уже

            смешались

                                 облака и ды́мы,

будто

           рядовые

                           одного полка.

Небеса

              становятся двойными,

дымы

           забивают облака.