Гришка против Пустынного демона - Егор Золотарев

и наклонился над ними. Круглые рты с множеством мелких зубов были открыты, не было ни глаза, ни носа, ни ушей. Гладкое склизкое тело заканчивалось костяным хвостом, напоминающим буравчик.

— Как ты думаешь, кто это? — шепотом спросила Назифа с ужасом рассматривая зубы, которые еще час тому назад вгрызались в самую нежную часть ее бедра.

— Не знаю. В первый раз вижу.

К ним подошел Гриша и присел на корточки:

— Похожи на наших миногов.

Друзья вопросительно уставились на него, и пришлось пояснить:

— Рыбы такие. Живут на речке у Обухово. Мы пару раз с Васей ловили их. Повариха жарила с картошкой. Было о-очень вкусно.

— Они тоже бросаются на людей? — содрогнулась Назифа.

— Нет, конечно! Просто у них рты такие же круглые. А в остальном совсем не похожи.

— Пф-ф-ф, — шумно выдохнул Ур. — А говоришь, похожи. Вон у демона тоже рот круглый. Они что, по-твоему, тоже похожи?

— Ладно-ладно, что пристал? Не похожи они на миногов. Но, коли напомнил о Пустынном, то я до сих пор не могу понять, где люди, которых он украл?

Он взял ветку и провел по острым зубам твари, присосавшейся к ноге Назифы. Ур почесал щеку и пожал плечами.

— Я не знаю. Может, не надо было уходить из Груфу, пока не нашли их останки?

— Хорошо, что ушли, — вмешалась девушка. — Им уже не помочь, в отличие от жителей Эль-Кара. Давайте ложиться спать. Мы должны успеть в город до заката.

Ур отшвырнул тварей подальше от костра, встал и прошелся по лагерю, разминая ноги. Пришел его черед дежурить, поэтому Гриша и Назифа легли спать у костра.

***

— Гриша. Гриша вставай! — услышал он сквозь сон.

— Боже, когда же я высплюсь? — простонал он и с трудом разлепил глаза.

Небо на горизонте только начало светлеть. Звезды еще виднелись на темно-синем небесном полотне.

— Не моя очередь дежурить, буди Назифу, — юноша вновь повалился на теплый песок, но Ур не унимался.

— Вставай, кому говорю! С Назифой беда.

Сон сразу же улетучился. Он рывком сел и посмотрел туда, где спала девушка. От увиденного ему стало плохо. Вместо красивой молодой подтянутой Назифы лежала темно-серая надутая масса и жалобно скулила. Платье на ней расползлось по швам, пояс с кинжалами лопнул и лежал на земле. Она испуганно вращала глазами и пыталась что-то сказать опухшими до неимоверных размеров губами.

Гриша на карачках подполз к ней и зашептал:

— Ур, что с ней случилось?

— Посмотри на коня и поймешь.

Юноша обернулся и увидел Бонапарта. Он лежал на боку, тяжело дышал и напоминал бегемота с копытами.

— Они были ядовитые, — догадался Гриша. — Чтоб их черти в котле варили! Что же нам теперь делать?

— Я не знаю, но дело плохо. Придется коня оставить, а Назифу тащить в Эль-Кар. Хотя и там ей некому помочь. Лекарей в городе уже давно нет. Все ко мне бежали за советом или порошком. А я не знаю, что это такое и как это лечат.

Гриша с состраданием посмотрел на девушку. Она тяжело дышала и хватала ртом воздух. С ее глаз скатывались слезы, стекали по вискам и исчезали в волосах. Ур налил воды, приподнял ее голову и поднес кружку к непослушным губам. Назифа с трудом сделала несколько глотков и снова опустилась на землю. В это время юноша подошел к коню. Тот с мольбой смотрел на нового хозяина и даже силился встать, но у него не получилось. Опухшее бугристое тело не слушалось.

— Как же вам помочь? Как? — он погладил Бонапарта по морде. — Прощай, друг. Прости меня, но я не могу тебе помочь.

Он встал и начал собирать вещи.

— Пойдем в город. Достанешь свои порошки, пороешься в библиотеке и найдешь лекарство. А может, само пройдет. Вот Лизка, мачеха моя, от меда опухает. Бывало, наестся на ночь, а утром встает с опухшим глазом или пальцем. И ничего. День-два и нет опухоли.

— Да, надо идти. Только, как ее нести? Надо носилки сделать.

Между тем на горизонте появился краешек солнца и осветил землю. Гриша огляделся. Маленькие высохшие деревца торчали повсюду. Он подходил от дерева к дереву, но сухие сгнившие внутри стволы легко ломались и крошились.

— Носилки не сделать! — крикнул он Уру. — На руках придется нести.

Гриша подошел к Назифе. Как оказалось, она не только увеличилась в размере, но и в весе. Как бы он не силился ее поднять, не мог оторвать от земли. А на ее коже при прикосновении оставались глубокие вмятины.

— Помоги мне посадить ее. На спине понесу.

С огромным трудом две мужчин посадили распухшую Назифу, которая постоянно заваливалась то на одну, то на другую сторону. Гриша перекинул ее руки себе на плечи и попытался встать.

— Ур, помоги. Подтолкни ее сзади.

Через несколько минут общими усилиями они смогли оторвать девушку от земли, и Гриша, шатаясь, поплелся в сторону Эль-Кара. Ур нагрузил на себя вещи и пошел следом. Солнце тем временем поднялось и начало нещадно припекать. Гриша крепко держал ее за ватные руки, но она, как тяжелый мешок тянула его назад. Идти было все труднее и труднее, пот струился по лицу и спине, а горячий воздух иссушивал язык и горло.

— Ур, дай попить, — прохрипел он.

Библиотекарь развязал последний оставшийся бурдюк и напоил его и Назифу.

— Как думаешь, ей становится легче?

— Нет, не становится. У нее лицо стало пунцовым и глаза закрыты.

Гриша слышал ее тяжелое дыхание с хрипами и видел подергивание пальцев, но решил не останавливаться. Он понимал, что больше не сможет поднять девушку, силы были на исходе. Юноша повернул голову и тихо сказал:

— Только не умирай, пожалуйста. Потерпи, вот дойдем до Эль-Кара и тебе станет лучше. Ур обязательно найдет лекарство. Он ведь такой умный! Табит угостит сладким пивом и уложит тебя на мягкую постель. Выспишься и тебе сразу полегчает. Вот увидишь! Ты должна жить ради отца, братьев, нас с Уром и ради всех жителей. Пустынного без тебя не победить. Поэтому ты должна жить ради всего человечества…По крайней мере в этом мире.

Назифа что-то слабо промычала. У Гриши ком подступил к горлу и на глазах навернулись слезы. Ему было горько осознавать, что у него на руках умирает близкий человек, а он не может никак помочь.

«Господи, я не знаю, слышишь ли ты меня отсюда, но больше ничего не остается, кроме как просить помощи у тебя. Пожалуйста, Господи, помоги! Отче наш иже еси на небесех, да святится имя Твое…»

Он шел, глядя себе под ноги,